Поединок. Выпуск 15

Мать писала ему обо всем, что она перевидела, перечувствовала, передумала за день Он отвечал ей тем же. Прошло несколько месяцев, и в переписку были втянуты их родители, которые тоже заочно подружились. И высказали этим свое родительское благословение молодым, которые уже дописались до того, что по желанию матери дочку свою назвали Мелисандой. Мать в какой-то книжке вычитала это имя и, поскольку была убеждена, что у них будет непременно дочь, предложила назвать дочь Мелисандой. Отец, который уже тогда, в письмах, во всем подчинялся матери, согласился. Меня еще не было на свете, а обо мне уже писали, как о живом существе— какого цвета у меня глаза, сколько во мне килограммов, как я сплю, ем, капризничаю или нет. Это была игра в ребенка моих таких еще молодых родителей.

Но жизнь оказалась не- такой радужной, как их переписка. Отцу наконец удалось приехать к матери, чтобы сделать ей предложение, она согласилась, но с одним условием — отец должен уйти из армии и найти себе гражданскую службу. После окончания института мать поступила в аспирантуру. Она никак не хотела стать офицерской женой, ездить с мужем по дальним гарнизонам. Она хотела заниматься наукой Только так она мыслила свою жизнь. Отец же настолько ее любил, что без нее ничто не было ему нужно, даже его небо, даже его самолеты.

С большим трудом отцу удалось уйти в отставку. А уйдя в отставку, навсегда расставшись с высотой, он, в полном смысле слова, сложил крылья.

Он потерял все ради моей матери и, поскольку у него не было гражданской специальности, устроился с помощью моей матери в институт, где она работала, лаборантом с весьма маленькой зарплатой. Да, если бы он так ее не любил, может быть, они были бы счастливы.

Красавец летчик, ясный сокол, уверенный в себе смельчак и балагур, еще вчера любимый ею без памяти, скоро превратился в малодушного человека с жалкой, виноватой улыбкой, неприкаянного и беспомощного мужа своей ученой жены, к тому же секретаря партийной организации института.

Прежние друзья позабыли его — у них свои дороги. Он стал понемногу попивать. Но не коньяк, не винцо, поскольку деньги все были у жены и выдавались ему под отчет только на продукты (ходить в булочную, в магазин, готовить обед вменялось ему в обязанность). Он стал попивать украдкой спирт в своей лаборатории.

Дальше так продолжаться не могло. Мать предложила ему развод. Он, и здесь покорный ее желанию, согласился. Ушел из дома, где-то пропадал ночь. К концу следующего дня явился навеселе со свертками. Мне и матери он принес кучу подарков — игрушек, туфелек и туфель, а себе — самого дорогого коньяка Мать испугалась— уж не пошел ли он с отчаяния на преступление? Откуда у него такие деньги?

Но оказалось, что он нанялся рабочим в геологическую экспедицию на Крайний Север. Подписал контракт, получил аванс. И завтра на рассвете должен улететь к месту назначения.

Мать потом рассказывала при мне подруге, как защемило у нее сердце — ведь все-таки отец ее ребенка, самый родной на всем белом свете человек. В этот вечер она была с ним счастлива. В этот вечер она его очень любила. Рано утром он ушел из дома. Она провожала его со слезами.

А вечером на следующий день он вернулся. У нее все похолодело внутри. Ненависть, неприязнь, презрение — может ли вызывать другие чувства такой человек. Струсил, смалодушничал и вернулся. Нет, она была ему не рада, а брезгливо и гневно испугана его возвращением.

Но оказалось, что была нелетная погода. Он улетел на следующий день, и больше ни я, ни мать его не видели

Через год матери официально сообщили, что он погиб там, на Крайнем Севере Попал ночью, в метель, под колеса самосвала. Так и осталось неизвестным, то ли он случайно попал под колеса самосвала, то ли он был пьян, то ли покончил с собой.

Мать его часто вспоминала, плакала, говорила, какой это был замечательный человек — второго такого она уже никогда в жизни не встретит.

На стене в ее комнате висел тот самый, вырезанный из журнала «Огонек» портрет — молодой, черноволосый, голубоглазый красавец в летной форме.

Она любила его, когда он был от нее на расстоянии. Он был в ее жизни только лишь заочником.

Несколько лет мать безутешно горевала, а потом, неожиданно для всех, вышла замуж за человека значительно моложе ее

Любил ли он ее? Не думаю. Он только снисходительно позволял ей себя любить, заботиться о себе. И хотя мать моя, сильная, умная, волевая женщина, была уже доктором наук, она обладала лишь одним превосходством над ним — превосходством своей нежной и властной материнской заботы.

Нет, я не ревновала ее к нему. Мне было обидно, что такой человек, как мой отец, бегал по магазинам, варил обеды, чтобы ей услужить, а теперь она рассыпается в заботах перед этим мужланом.

Мой отчим меня сразу невзлюбил, а может, если уж быть справедливой, сперва невзлюбила его я, и он мне лишь мстил за это. Все меня в нем раздражало — как он сидит за столом, как держит нож или вилку. Хотя в наш век смешно придерживаться великосветского этикета. Это все равно что садиться дома за завтрак не в халатике, а в бальном платье.