Поединок. Выпуск 15

Стальная шевелюра, крупное старческое лицо, но глаза, увеличенные очками, глянули цепко и живо — мудр по годам, однако интереса к людям еще не изжил. Осоловелые от судоговорения заседатели Назару были безразличны. Добродушная улыбочка толстяка прокурора и чересчур красивые очки адвокатессы понравиться, конечно, не могли, да бог с ними — знакомые желтые стены зала, аляписто крашенный герб республики над судейскими креслами придавали почему-то уверенности. Назар подумал, до чего же привык жить среди незнакомых лиц, если даже знакомые стены могут добавить уверенности.

— Уважаемый суд, — начал он. — Для нашего… бывшего нашего министерства начальник управления не такой уж большой человек. На этом процессе я тоже небольшой человек. Тем не менее я собираюсь сообщить суду очень важную вещь, поэтому прошу разрешения…

— Суд не принимает апелляций, — сухо сказал судья, отразивший сегодня семь попыток свидетелей обелить себя отказом от предыдущих показаний. — Отвечайте только по существу поставленных судом вопросов.

— Это не апелляция, — несколько растерялся Назар. — Я не прошу пересматривать дело. Я о другом…

— Тем более, — сказал судья. — Только по существу,

— Хорошо, — сказал Назар, — но существо не только в суммах…

Вскинув сивую бровь, судья позвенел металлическим карандашом по графину.

— Первый раз я передал ему восемнадцатого сентября восемьдесят второго года тысячу пятьсот рублей, второй раз в мае, не помню числа, восемьдесят третьего— три тысячи, потом вплоть до ареста к каждому празднику передавал по две тысячи, — перечислял Назар.

— Новый год, Первое мая, Седьмое ноября — по шесть тысяч в год?

— По десять. Вы не посчитали Восьмое марта, то есть подарок его супруге, и подарок самому на день рождения.

— Упустил, виноват, — усмехнулся судья. — И сколько же всего, с подарками?

Так написано же в моих показаниях.

— А вы повторите

— Тридцать шесть тысяч пятьсот.

Заседатели скучающе таращились на него. На этом процессе звучали более значительные цифры. Однако судья будто оживился.

— Вы все время говорите «передал», а не «дал», как другие. Почему?

— Эти деньги мне частями приносили начальники облупраблений, я их складывал в сейф, такая у меня была функция, а перед соответствующей датой передавал.

— Функция… — покачал головой судья — Вам что, эти самые начальники говорили, для кого приносят деньги?

— Считалось, что на нужды министерства — гости, сувениры, приемы… до указа ведь было Сколько существует министерство, всегда было так, и я не смог бы поломать это правило, даже если бы хотел.

— А почему вы не хотели?

Назар откашлялся, но отвечать не стал, а судья посмотрел в свой листок и не стал настаивать, спросив вместо этого:

— Какой ущерб от приписок установлен по вашему управлению?

— Больше сорока миллионов.

— Вы боролись с приписками?

— У нас такого слова даже не было. Корректировка, маневр — вот как это называлось. Мы знали — корректировка делается в интересах республики, чтобы на будущий год, не дай бог, не срезали фонды и чтобы в отчетном году хозяйства концы с концами свели, выдали людям зарплату. Разве можно бороться с интересами республики? Даже он, — Назар кивнул на первое лицо, — этого не смог бы.

И судья покосился туда же задумчиво поверх очков и кивнул, как будто признавая ограниченность возможностей первого лица. Но спросил о другом:

— Сколько вы заплатили подсудимому за свое назначение на должность?

Назар побурел:

— Он сам перевел меня из области в аппарат. Зато потом мне это стоило…

— Свободы, еще бы, — перебил судья. — Прокурор, есть вопросы?

— Непременно! — растянул улыбочку толстячок-добрячок. — Свидетель, вы перечислили только что суммы, которые дали… хм, передали подсудимому. Ну а себе-то сколько оставили?

Назару столько раз уже задавали этот вопрос и столько раз не верили, что он не поморщился даже, отвечая:

— Ничего не оставлял

— Ну? А какие же ценности у вас изъяты? Прокурор насмотрелся на этом процессе казанских

сирот, у которых при обыске выгребали тысячи — да не рублей, понимаете, тысячи, а золотых монет и побрякушек, понимаете, у которых ковры хранились скатанные штабелями, как бревна на лесоскладе, а японские магнитофоны пылились десятками, нераспечатанные. Зачем все это нормальному человеку? Как никогда в последние годы, на этом процессе хотелось ему послать куда подальше всю эту свору, обезумевшую от жадности, да и попроситься на пенсию Дачей заняться, честной и умной смородиной. Но судья посмотрел в свою папочку и сказал:

— Ценностей изъято — обручальные кольца, сережки золотые, две пары, цепочка одна Две сберкнижки — шестьсот семьдесят три рубля четырнадцать копеек. Автомобиля, дачи нет, описано домашнее имущество на сумму.