Поединок. Выпуск 4

…Он был не просто рыжий, а огненно–рыжий. Кожа на лице белая, без единой веснушки–конопушки. И синие, совершенно василькового цвета глаза, да ещё к тому же с длинными ресницами. Ресницы не рыжие и не белёсые, а почти совсем черные. Упавший в окно солнечный луч (утро было ясное) высветил только голову, а тело оказалось в тени. Матушкин глянул, дурашливо ахнул, изогнулся в нелепом поклоне и сказал:

– Нас осчастливила своим появлением прекрасная дама… Не терзай ожиданием доблест–ных рыцарей, на¬зови скорей своё имя, очаровательная незнакомка… Мы горим желанием пасть к твоим ногам!

Хомутов сначала тоже посчитал, что в помещение вошла девушка. Но сразу же понял, что ошибся: девичьими казались глаза, ресницы и, быть может, цвет лица, а широкий лоб, угловатый подбородок, твердые очертания рта были совершенно мужскими. «Если верно, что лицо – зеркало души, то парень соткан из противоречий… Ему, пожалуй, в группе будет трудновато, и придется с ним повозиться. А иного выхода нет, поскольку нет замены…»

Выходка Матушкина осталась без ответа. Пришедший увидел кубики на петлицах и портупею, шагнул к Хомутову:

– Товарищ лейтенант! Сержант Нович прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы…

Радист был роста, пожалуй, среднего, однако казался меньше из–за своего очень уж про–порционального сложения. Правда, фигурой он вовсе не походил на девушку, а скорее на подростка, который с детства занимался спортом. Лейтенант в школьные годы знал такого парнишку из цирковой семьи. Хомутов прикинул на глаз вес новенького: «Никак не больше пятидесяти пяти… Кузнецов – самый тяжелый – весит около восьмидесяти пяти. Разброс по–сле прыжка, даже при несильном ветре, может получиться порядочный: до километра. Прав–да, рация Новичу прибавит пуд без малого, так что ничего страшного…»

– Товарищ лейтенант! Имею пакет для вручения вам лично.

Нович отдал пакет. Собственно, это был не пакет, а рулон – большой и тяжелый. Хому–тов сорвал обертку, развернул пачку желтоватых листов. На верхнем листе было изображено довольно странное судно – длинное, низкое, с надстройкой на корме и скошенным, будто срезанным носом. В группе никто прежде на флоте не служил и в судах не разбирался. Но у нижней кромки листа стояла четкая надпись: «Самоходная десантная баржа» и – более мел–ким шрифтом – пояснения, на которые обратил внимание только Хомутов. Остальные реагировали, по сути дела, одинаково, но внешне различно, в соответствии с характером каждого. Бекжанов в растерянности что–то пробормотал на родном языке, а потом крикнул: «Зачем нам эта посудина, шайтан её забери? Мы же парашютисты! Зачем учили?» Матушкин присвистнул и тихонько запел: «По морям, по волнам…» Кузнецов миролюбиво пробасил: «Ну, чего ты, Бекжанчик, всполошился? Значит, так надо, начальству виднее. К тому же и у нас десант, и тут десант, какая разница?»

Давыдов и Виролайнен промолчали, но тоже были удивлены, хотя чувств своих никак не показали – разве что взглядами.

Лейтенант положил ладонь на пачку листов и тихо сказал:

– Плохо, очень плохо… Ведь все здесь – разведчики, зрением не обижены, но никто не обратил внимания на надпись мелким шрифтом: «Состоит на вооружении германского воен–но–морского флота с 1938 года». Дальше – марка, тоннаж и прочее. А вы делаете поспешный и необоснованный вывод, что нас переводят в морской десант. Какой? Фашистский? Где же ваша наблюдательность, разведчики воздушно–десантных войск? Где умение мгновенно за–мечать и анализировать третьестепенные детали? А вы, Бекжанов, ещё смеете восклицать: «Зачем учили?» Плохо вас, видимо, учили, и это моя вина, но и вы плохо учились. Ошибки в наблюдении могут дорого обойтись, прошу всех запомнить это. А теперь – к делу. Всей группе сегодня же приступить к изучению внешнего вида фашистских военных кораблей малого тоннажа. Здесь (лейтенант указал на листы) корабли изображены в разных ракурсах – сбоку, спереди, сзади. Всем подумать о возможных способах маскировки противником кате–ров и десантных барж. Никаких разговоров с кем бы то ни было об этих… изображениях. Занятия в моё отсутствие проводит старший сержант Давыдов. Он же отвечает за хранение этих листов.

Вопросы есть? Тогда приступайте. Начинайте с показа всех кораблей. Сержант Нович, следуйте за мной…

В документах радиста никаких записей о количестве прыжков с парашютом не было Сам же он на вопрос Хомутова ответил: «Прыгал… Раз двадцать. По–всякому. И ночью тоже…»

Двадцать – не так уж мало. Но группа лейтенанта за неполный месяц совершила более пятидесяти тренировочных прыжков, в том числе тридцать затяжных, да из них ещё добрый десяток с малой высоты, ночью, на лес. Даже если радист говорил чистую правду, то всё равно его подготовка была недостаточной. Хомутов отлично знал, что мало–мальски опытного парашютиста можно определить сразу, при первом же прыжке. «Вот и проверю, – думал лейтенант по дороге на аэродром, – во–первых, хвастун он или нет, а во–вторых, сколько мне придется с ним повозиться…»