Поединщик поневоле

Мужику стало крайне неловко за неосторожно сказанное слово, да и нотка страха тоже присутствовала, несмотря на всю видимость демократичности и легкости атмосферы нашей беседы. Ректор по-прежнему сохранял на лице покровительственно-доброжелательное выражение. Я перевел взгляд на мадемуазель и увидел, что та сокрушенно качает головой. Конечно, могу ошибаться, но, скорее всего, слово «шарлатан» до становления полноценным магом наш ректор слышал чаще, чем собственное имя. Так что использовать его в присутствии теперь уже могущественного волшебника как минимум неразумно.

Чем дальше, тем интереснее. Я тихонько подпитал свой дар Живой силой и ощутил, что ректор не излучает ни грана энергии разрушения. Если он и злится, то настолько крепко держит себя в узде, что гнев гаснет прямо в момент зарождения. Или же чародей изначально подвел немца под такой косяк. Ох, непростой здесь дядюшка сидит. Тут даже не образ Дамблдора в голову лезет, а Карабас-Барабас какой-то, скрещенный с Ганнибалом Лектером. Впрочем, я опять думаю не о том.

Первое удивление схлынуло, и наконец-то дошло, что мне предлагают должность учителя школоты, которой меня усиленно пугал Бисквит.

— Да какой из меня учитель?! Тут как бы педагогическое образование полагается, — недолго думая, чтобы свернуть разговор в другое русло, высказал я свои опасения. — Что я могу рассказать детям, тем более таким.

— «Таким» — это каким? — перевел на меня взгляд ректор, а я пусть и не услышал вздоха, но всем нутром почувствовал волну облегчения от немца.

Он явно обрадовался, что гнев чародея сместился на меня, но я все так же не почувствовал от ректора даже тени энергии разрушения, так что пугаться и тем более извиняться не собирался. Потому что не за что.

— Необычным, нестандартным, отличающимся от других своим мировоззрением и взглядом на простейшие вещи. И, что самое главное, у меня нет ни малейшего понятия о том, чем именно ваши ученики отличаются от обычных детей. А они точно отличаются.

Ректор пристально посмотрел мне в глаза, и этот взгляд, казалось, забрался куда-то в самые темные уголки моего подсознания. Но опять же не вызвал ни страха, ни желания как-то сгладить ситуацию. Я вообще до сих пор жив только потому, что, как мне кажется, умею читать людей. У того же Пахома, который пусть и наслаждался своим образом интеллигента, но по сути являлся кровожадным зверем, любой намек на неуважение вызывал злобу. В общении с ним приходилось чуть ли не скоморошничать, дабы успеть собственной придурковатостью сгладить острый, задетый по незнанию угол. Здесь же мы имеем любителя наблюдать за людьми, как за букашками, и чем колоритнее насекомое, тем более интересным он становится для возомнившего себя чуть ли не богом чародея. Так что нет смысла елозить себе мозг — буду действовать прямо и честно. Как писал Булгаков в одной всемирно известной книге, «говорить правду легко и приятно».

Судя по всему, мои мысленные выкладки не укрылись от пристального взгляда чародея. Он улыбнулся и посмотрел на француженку:

— Ивет, ты оказалась права. Секатор все так же хорошо разбирается в людях, и неинтересных личностей рядом с ним не бывает.

Тут бы возгордиться, что один из самых могущественных волшебников Женевы назвал меня интересной личностью, но, если вспомнить мои выкладки насчет букашек, радоваться особо нечему.

Я, конечно же, не стал изображать из себя обиженку и театрально поклонился прямо из положения сидя. Ректор в который раз изобразил легкую улыбку и продолжил:

— Тем более считаю, что вам есть о чем рассказать нашим ученикам. Давайте сделаем так: у вас будет два дня для составления учебной программы, скажем, на четыре академических часа. Так как это эксперимент, мы дадим вам определенную свободу действий, и Карл не станет проверять вашу готовность к занятиям.

Карл с коком возмущенно фыркнул. Он уже явно отошел от испуга за собственную глупость и испытывает желание отыграться на мне.

— Если вы сумеете заинтересовать учеников, — не обращая внимания на фыркающие звуки от своего подчиненного, продолжил ректор, — тогда герр Хассельхофф, как проректор по учебной работе, введет свои коррективы в вашу программу. Но об этом, я думаю, нам стоит беспокоиться только после вашего поединка с чемпионом эльфов, если у вас останется желание заниматься преподавательством.

Очень хотелось огрызнуться, сказав, что такого желания и сейчас нет, но с удивлением понял, что меня уже охватил азарт. В голове замелькали мысли о том, что я смогу поведать местной школоте в плане истории искусства. Мой дар позволял узнать больше, чем могли раскопать искусствоведы. Точнее, я мог дотянуться до вложенных в картины эмоциональных тонкостей, способных дополнить исторические сведения.