Поединщик поневоле

Насмотревшись на своих будущих собеседников, я опять вернул взгляд на ректора Жаккара. Он рассматривал меня словно диковинную обезьянку. В принципе имеет право, но что-то внутри меня взбрыкнуло, и это явно не укрылось от взгляда очень умного и очень опасного человека. Я опять почувствовал себя шагнувшим на тонкий лед, как при общении с Пахомом, но тут-то лед намного тоньше и бездна под ним куда глубже. От заклубившихся в душе опасений снова стало тошно.

Блин, как было просто жить в юности, когда собеседник мог максимум дать тебе в морду, а последствия ссоры с ним были далеки от фатальных. Злость на собственные нерешительность и боязливость тоже наверняка отразилась на моем лице и вызвала понимающую улыбку ректора.

— Месье Петров, до этого момента я не хотел беспокоить вас своим любопытством. В основном потому, что нам обоим было полезнее сохранять дистанцию. По легенде разрешение на ваше проживание в академии у меня и испросил Саар Пахасса Тоону. А он, в свою очередь, взял вас в ученики по просьбе хранителя равновесия. Но сейчас ситуация немного изменилась, и мне придется открыто выказать свое покровительство вам и дружбу с фор Айвоном.

Да уж, наш пострел везде поспел. Иваныч не перестает удивлять. Оказывается, у него сам ректор в корешах, а ведь даже не намекнул на такие связи. Впрочем, чему удивляться? То, что я имею дело не с простой болотной жабой, стало понятно еще во время штурма притона, где содержалась плененная фея.

— И как же изменились обстоятельства? — спросил я, заполняя паузу в речи ректора.

— В уставе академии прописано, что, кроме учеников, проживать на ее территории могут лишь обслуживающий персонал и преподаватели. Вы в эту схему не вписываетесь, и именно на данный факт мне указал один из членов городского совета. Я, конечно же, мог бы проигнорировать его вопрос, но подумал, что ради такой мелочи не стоит затевать ссору с советом. Ведь всего-то нужно изменить ваш статус. Чтобы принять правильное решение, я посоветовался со своими ближайшими помощниками. Герр Хассельхофф предложил зачислить вас в штат технического персонала.

Я с интересом посмотрел на брюнета. Догадаться, что именно он хотел отправить меня к сантехникам, было несложно — кроме меня мужиков в комнате было только двое. Судя по недовольной физиономии немца, его идею не приняли, так что я позволил себя искреннюю, максимально широкую улыбку с легкой ноткой издевки. Было видно, что ректор развлекался, глядя на все происходящее. Дядька явно веселый, но мне почему-то сразу вспомнилось, как подобным образом веселился один мой знакомый, который сейчас находится где-то под этой самой башней в Палатах тишины. По спине пробежался морозец, и веселье сдуло как пух с одуванчика. Ректор удивленно приподнял бровь, но все же продолжил задуманную речь:

— Со своей стороны мадемуазель Дидион подала другую идею, которая показалось мне очень интересной.

Я тут же повернулся к девушке и натолкнулся на практически такую же улыбку, как та, что секунду назад сошла с моей физиономии. Ехидство там тоже присутствовало, но легкое и какое-то воздушное. В нем чувствовалось предвкушение не пакости, а незлобивой, возможно, даже поучительной шутки. Похожее выражение я видел на лице нашей детдомовской психологички. Дамочка там была с жутким набором тараканов в голове, но умная и деятельная. Причем тоже не красавица, но эдакая каверзная обаяшка. Ректор снова сделал паузу, явно наблюдая за нашими гляделками. Я с трудом оторвал взгляд от красивых, но настораживающих глаз мадемуазель Дидион и посмотрел на ректора. Он с интересом и легкой улыбкой ожидал рвущийся из меня вопрос. Да уж, такой же добренький дедушка, как и его книжный кумир. С такими же замашками интригана и социопата. Скорее всего, внешнее подражание выросло как раз из ощущения родства душ.

Блин, порой завидую тем, у кого не получается думать перед тем, как открывать рот. Красота же — ляпнул глупость, и будь что будет, зато весь из себя герой и мачо, резкий как детская неожиданность. Тут же приходится вставать на цыпочки. А ведь раньше я был именно таким лихим придурком. Впрочем, нет. Именно жизнь в детдоме заставляла, как говорится, фильтровать базар, а отмораживаться — только когда это было необходимо.

Задумавшись о прошлом, я дождался еще одного поднятия брови у заждавшегося моей реакции ректора.

— Какова же эта идея, если мне будет позволено спросить?

— Ивет предложила возобновить курс истории искусств, совместив его с ознакомлением наших учеников с такой тонкой и плохо изученной гранью бытия, как энергия творения.

Добрый дядюшка выразился крайне корректно, а вот злой немец в выражениях не стеснялся. Может, боялся, что мой низкий интеллект не позволит мне распознать намеки академического начальства.

— Что значит «плохо изученной»? — возмутился брюнет. — Я по-прежнему против этой ереси в стенах академии. Нет никаких доказательств существования энергии творения. Заявление оценщиков — всего лишь выдумки шарлатанов, которые пользуются бездоказательностью своих способностей, чтобы водить за нос… — И тут он заткнулся.