Поехали

— А может, не нужно? — деловито спросил у них десятник. — Первый раз, знаете, вы едете в шахту…

— Нет, обязательно и только "с ветерком"! Иначе мы не поедем! А нам надо побывать во что бы то ни стало: мы специально для этого приехали! Мы должны ознакомиться с шахтой! Это наша цель! Только "с ветерком"!

— Прошу в клеть!

Сели… Желание их было выполнено: спустили их в шахту "с ветерком".

Спустились… Клеть остановилась…

— Прошу, товарищи, — говорит десятник.

Молчат.

— Уже приехали! Прошу выходить!

Молчат… Сидят, друг к другу прижались. И не шевелятся.

— Вылезайте! Вылезайте уже…

Молчат…

Подходит десятник, берет за руки, хочет помочь им выйти из клети…

Смотрят на десятника несколько пар перепуганно-безумных глаз…

— Ну, что же вы, товарищи?

И вдруг из нескольких глоток вырывается коллективно-отчаянное:

— На гору! На гору!

— У нас это называется, товарищи, не "на гору", а на-гора!

— На гору! Вот туда!

— "С ветерком"?

— Ой, на гору! Скорее! Голубчик!

Выдали молодых, веселых экскурсанток на-гора без "ветерка".

Клеть "с ветерком" — вещь довольно привлекательная, очень популярная и самая известная для всех, кто хочет видеть шахту и овладеть всеми в ней процессами по рецепту "veni, vidi, vici" [l].

В другой раз — хоть это с экскурсантами, комиссиями и писателями очень редко случается, — когда едут в шахту и если их спрашивают:

— Как хотите? "С ветерком"?

— Нет, знаете, давайте, как обычно!

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Террикон". Это тоже вещь очень популярная… Терриконы — большие, конусоватые, черно-серые горы у каждой шахты… Людей экспансивных они приводят в радостное настроение:

— Ах, какие горы угля разбросаны по Донбассу!

И наполняется сердце экспансивного человека гордостью бесчисленными богатствами всесоюзной кочегарки…

Когда же террикон увидит деловой человек, командированный в Донбасс "для ликвидации прорыва", — он, тот человек, возмущается страшно и говорит авторитетно:

— Страна захлебывается от недостатка угля! Срывается пятилетний план индустриализации промышленности и реконструкции сельского хозяйства! Заводы жадно гудками взывают: "У-у-у-гля! У-у-у-гля!" Железные дороги, эти артерии страны, не подвозят к индустриальным городам хлеба, сахару, а тут, в Донбассе, во всесоюзной кочегарке, целые горы драгоценного угля лежат без всякого присмотра! Какой позор!

И деловой человек бьет в центр победную телеграмму:

— Угля — горы! Давайте транспорт!

Человек остывает за два дня своего пребывания в Донбассе. Когда его спрашивают: "Правда, красивый террикон?" — человек краснеет и начинает говорить о превращении старого Донбасса, капиталистического, кустарного, в социалистический, механизированный, советский Донбасс.

А что такое в действительности террикон?

Это отбросы пустой, никому, кроме поэтов, не нужной породы…

Для чего ее, эту пустую породу, вот так старательно складывают в конусообразные горы, если она никому, кроме поэтов, не нужна?

Для красоты…

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Шахта"… О шахте автор много говорить не будет, потому что стараниями Рабиса ее прекрасно уже опопуляризовали и среди трудящихся и среди не очень трудящихся в известной индустриальной песне:

Многое видала,

Многое слыхала,

Многое узнала

Шахта № 3.

Разумеется, № 3 в данном случае взята для рифмы, и никак не следует думать, что именно только шахта № 3 "узнала, видала и слыхала многое…". Все шахты и в Донбассе, и в Подмосковном угольном районе, и на Урале, и в Сибири — все они "многое узнали, видали, слыхали…".

Автор соглашается, что "видать, слыхать и узнать" — это чуть ли не главнейшие функции каждой угольной шахты… Но это еще не все. Позвольте к этому добавить еще одно назначение каждой шахты… Может, оно и не сравнится с функциями, так детально отмеченными в вышеуказанной песне, но не упомянуть его, по мнению автора, нельзя.

Назначение каждой шахты еще давать добычу [2].

Если вы станете даже над самой клетью и прекрасным баритоном или контральто необычайно чувствительно, со слезой в голосе выведете:

…многое узнала,

вы не застрахованы от того, что тот самый, о котором заливается песня, что "он был шахтер, простой рабочий", прослушав вас, не скажет:

— Ты добычу дай! А петь каждый может!

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Итак, "добыча".

Автор знает, что слово "добыча" не очень популярно среди широких слоев советского населения, которое так или иначе хочет знать или уже даже знает что-то о Донбассе, об угле, об угольной пятилетке. Это не шахта № 3, это не клеть "с ветерком", это даже не "копер" и не "террикон"… Однако, будучи абсолютно беспристрастным и объективным, автор не может пройти мимо такого мало популярного и неинтересного для широких кругов советского населения слова.

Разве хочешь, — надо!

"Добыча" — это то самое, что выдают из шахты… Оно такое, знаете, черное, немного блестящее и ужасно пачкает руки, одежду, даже (какое нахальство!) лицо… И что вы скажете? На шахтах, и в шахтоуправлениях, и в парткомах, и в профорганизациях почему-то этим словом интересуются… и интересуются чрезвычайно.