Поэма

– Несмотря на то, что такие банки можно увидеть, пожалуй, только во Франции, – начала Эмма, – ты напомнил мне детство. Когда я была совсем маленькая родители иногда оставляли меня летом у бабушек. Одна из них жила в довольно большом доме и держала различных животных. Так, например, я, словно какая-нибудь амазонка, – засмеялась рассказчица, – могла подолгу играть с козлятами. Какие пушистые и белоснежные они были! Как забавно и неуклюже прыгали! Так вот, – продолжила она чуть погодя, – порой мы каждый день ходили с бабушкой в лес есть землянику. Целый час мы могли бродить по полянкам и пригоркам, казалось, за это время я успевала съесть целую тонну ягод! А когда мы наконец возвращались домой, бабушка словно волшебница откуда-то вдруг вынимала пол-литровую банку ягод. Как чудесно пахло из такой банки! Ягоды пересыпались в тарелки, заливались коровьим молоком, крошился испечённый дома хлеб, и мы снова принимались за амброзию.

– Здорово, – мечтательно заметил я. – А чем ещё ты занималась у бабушки?

– Других детей поблизости не было, поэтому я рисовала, рукодельничала или играла с собакой. О, это был удивительный пёс: я давала ему понюхать какую-нибудь палку, говорила "сидеть", затем бежала в близлежащий лес и где-нибудь прятала её. Как я не пыталась путать следы, палка через считанные минуты оказывалась у моих ног… Бабушка никогда не нагружала меня работой, разве что редко позволяла помочь. Однажды она придумала построить мне качели. Мы отыскали два куска старой верёвки, подобрали небольшую доску для сидения и привязали её к отдельно стоящей невысокой сосне. Моей радости не было предела, когда бабушка проверила качели и наконец добродушно сказала: "можешь качаться", как чудесно мелькало синее небо сквозь узорчатые лапы дерева! Вскоре я украсила своё новое счастье цветами, и даже приводила козлят и собаку, чтобы они поглядели как я качаюсь, можешь себе представить?

Мы с Эммой рассмеялись.

– Ты удивительная! – в который раз решил я.

– В следующий раз мне довелось навестить бабушку лишь через несколько лет, – с грустью продолжила Эмма. – Бабушка, к счастью, почти не изменилась и была всё так же добродушна и молода душой, но больше не было ни качелей, ни собаки, ни козлят, ни маленького загона – который мы для них делали в мой предыдущий приезд – а значит не было и тех ощущений. Несмотря на то, что я немного подросла, мне так хотелось вспомнить и заново пережить те волшебные чувства, но всё было совсем по-другому. Впрочем, грусть недолго сжимала моё сердце, я осознала, что такое время, и приняла как данность то, что оно способно так неумолимо всё менять.

Позже я понял, что именно для того, чтобы не замечать власти времени Эмма, как и некоторые другие люди, старалась жить одним днём.

Две птицы взмыли в небо из-за наших спин, и я, не удержавшись, рассмеялся.

– Это знак, – пришлось пояснить вопросительно округлённым глазам, – знак того, что мы будем вместе, – пошутил я.

– Джозеф, тебе ведь только что рассказали о том, что время всё меняет, – грустно молвила Эмма.

– Ты права, – покачалась моя голова, – но так или иначе это всё же, должно быть, знак.

Я рассказал ей про Паскаля, который держал голубей.

– Вчера я позвонил ему и сказал, что еду на "бархатную гору" с самой красивой девушкой на свете…

– Так и сказал? – недовольно закатились глаза собеседницы.

– Да! – довольный парировал я, – и попросил его одолжить нам машину – автобусы допоздна не ходят, а отсюда так хорошо видены закат и звёзды. Я настаивал на том, чтобы он подошёл к нам, когда приедет – вы бы подружились – но вот такой он человек, согласится, а сделает по-своему…

– А вдруг это не он? Пошли посмотрим, хорошо бы вернуться в город не очень поздно.

Мы неспешно побрели дальше по дороге.

– Завтра я уезжа…, – не успела договорить Эмма через несколько мгновений, она обо что-то запнулась и стала падать, моя рука быстро схватила и удержала её.

– Сильно ушиблась? – спросил я, осматривая пострадавшую.

– Нет, – едва смогла выговорить застывшая на месте Эмма.

– Чёртовы камни! – негодуя в сердцах, пригрозил я карликовым валунам на дороге.

Эмма ударилась пальцем, а может быть и самим ногтем, решил я – её глаза заслезились. Мысль взять спутницу на руки следовало отбросить – она не любила этого – но попытка не пытка:

– Взять бы тебя на руки, да ты, должно быть, тяжёлая, – поддразнил я.

– Ну спасибо! – наконец-то ожила Эмма, глубоко вздохнув. – Сама дойду, – добавила она, беря меня под руку.

С десяток шагов Эмма и моё терпение сильно хромали, после чего я стремительно, но осторожно взял спутницу на руки:

– Кто-то хотел вернуться пораньше, – заявила решимость, не терпящая препирательств.

Впрочем, мы не стали передвигаться намного быстрее, ценный груз требовал внимательности.

– Небожительница! – заявил я чуть погодя, – такую лёгкую самое тонкое облако удержит!

– Ага, – подхватила Эмма, – на меня и весы (почти) не реагируют.

– Если на их вторую чашу осторожно опустить пушинку, то тебя сильно подбросит!