Поэма

"Джозеф! Моя знакомая, Мари, с удовольствием приглашает тебя. Для неё мы давние друзья, поэтому приходи как друг. Эмма. Ps. Моя очередь издеваться над тобой! (Ты же помнишь наш бал?) Мари скучает в объятьях мужа, тебе придётся играть роль приятного гостя"

На приём я, black-tie, почти не намеренно опоздал. Все гости уже собрались, и так получилось, что Эмма, помогающая хозяйке гостеприимного дома, оказалась неподалёку от двери, когда слуги впустили меня. Сдержанными кивками и неудержимым блеском глаз мы поприветствовали друг друга. На зов дверного звонка устремилась и сама хозяйка.

– Ах это вы, гадкий мальчик? – кокетливо шепнула она по-английски, эти слова были своего рода ручкой радио и должны были настроить нашу дальнейшую беседу на нужную волну. Во всеуслышание она продолжила: "разве вы не знаете, что опаздывать нехорошо?"

Пока мы с Мари обменивались шутками, Эмма незаметно исчезла. Хозяйка торжественно ввела меня просторную залу. Гости сидели за украшенным, не только Эммой, но и всевозможными яствами и пышными светлыми букетами столом. Как водится, меня представили, на сей раз как "друга знакомой". Из непонятного на первый взгляд уважения ко мне, а также, как это бывает, от скуки, был объявлен "английский вечер", – на гостей была возложена необходимость изъясняться по-английски, les anciens temps sont passes [фр. – прошли былые времена]. Впрочем, вздорному желанию молодой хозяйки следовали разве что первые минут десять. Моё имя было известно многим присутствующим, всё те же газеты повествовали о моих успехах. Когда же наконец внимание гостей оставило меня в покое, я позволил себе не только изредка любоваться Эммой: прекрасный наряд был очень ей к лицу, её утончённые манеры не переставали восхищать; но и изучить её мужа. Я узнал его разве что по комплекции, увиденной с неделю назад, так как оба соседа Эммы были мужчины. Завёрнутый в спокойствие он показался мне попросту слепцом, рядом с ним различным собеседникам улыбалась Эмма, ему же до этого, казалось, не было никакого дела. Неужели возможно пресытиться любимой женой?

Мари, намеренно оказавшаяся моей соседкой за столом, оживлённо болтала со мной на разные темы, которые я, волей судьбы, поддерживал с заметным удовольствием.

"Счастлива ли Эмма?", – задавался вопросом я.

Она улыбается окружению, но мне казалось, что улыбка её чуть уставшая. Быть может, это истома, истома удовлетворения от жизни? Очи её маяками поблескивают вдалеке, но мне чудилось, что они отнюдь не сверкают так, как сегодня восторженно сияли мне. Эмма смеётся – этот любимый по-прежнему заразительный детский смех заставляет меня невольно улыбаться – и смеётся она громко, но не делается ли это нарочито… для меня.

Вскоре в соседней зале были организованны бальные танцы, вальсы сменяли фокстроты и румбу, партнёры сменяли друг друга. Однако я не спешил приглашать Эмму, несколько танцев пришлось посвятить хозяйке дома и другим гостьям, помимо всего прочего я часто пасовал, желая полюбоваться своей излюбленной партнёршей со стороны. Она была всё так же изящна, более того её движения обрели какую-то особенную плавность и пластичность. Я понимал, что, как и наша встреча, танец с Эммой на этом вечере был неизбежным явлением, мы оба жаждали его свершения, но, казалось, нарочно откладывали как порой откладывают приготовленный сюрприз. Наконец, дождавшись прекрасной мелодии вальса, я пригласил Эмму. К тому времени она стояла в кругу подруг, а потому мне не пришлось испрашивать позволения ни у кого кроме неё. Без слов мы встали в танцевальную позицию, дикое биение сердец всё усиливалось. Как волнующе было вновь оказаться с нею в паре! Как завораживающе было вдыхать её новый чарующий parfum. До чего удобно мне было! Мне вспомнились впечатления Эммы, которыми она поделилась со мной через несколько дней после нашего бала:

– Это может показаться странным, но кроме тебя я танцевала с двумя другими партнёрами, и, хотя они оба хорошо справлялись, мне было с ними неудобно.

Услышав тогда эти задушевные полные доверия слова, я стал допытываться, что именно было не так: рост, движения, чувство ритма, но Эмма и сама не знала.

Только сейчас мне стал понятен смысл её слов: мы попросту подходили друг другу словно костюмы, скроенные на заказ, она, действительно, была "моя". Переполненный мыслями об этом, я невольно вкладывал в танец переполнявшие меня чувства к партнёрше, в свою очередь Эмма была на недосягаемой высоте ангельской грации и с чуткой готовностью отзывалась на каждое моё движение. Мы и не заметили, что разговоры вокруг прекратились, и что все без исключения гости превратились в зрителей.

– Почему мы танцуем одни? – по-французски спросила Эмма, рассмеявшись.

– Разве здесь есть кто-то ещё кроме нас?

Вдруг, я принялся нашёптывать в заветные ушки самые разнообразные слова в едином стремлении открыть своё сердце, узнать, когда мы увидимся вновь. Мудрое женское сердце не оставило Эмму в столь критическую для нас минуту, чтобы провести общественное мнение вокруг пальца, она начала изредка смеяться самым невинным образом.