ПОЭМА О СКРЫТОМ СМЫСЛЕ

Рассказывают, что однажды Хусамаддин, хорошо осведомленный о настроениях и думах учеников Джалаладдина, улучил момент и, обратившись к нему, сказал: «Господин наш, не могли бы вы создать произведение, похожее на поэмы Санаи и Аттара, в котором бы стихами рассказали все то, что вы поясняете ученикам во время занятий и бесед? В ваших газелях это имеется, но хотелось бы, чтобы положения мистического пути были бы изложены последовательно в одной книге». Мауляна тут же вынул из складок тюрбана сложенный лист бумаги, где ни собственноручно написал первые 18 бейтов «Маснави», и передал его Хусамаддину. Это был пролог «Маснави» — знаменитая «Песнь свирели». Так начиналась поэма.

Это легенда, но, как считают, весьма близкая к действительности. Ее передают практически все наиболее достоверные источники, касающиеся жизни Джалаладдина Руми.

«Маснави» — вершина творчества поэта, сочинение, задуманное и осуществленное им как стихотворное (для легкости усвоения) руководство для членов неформального братства, основанного им около 1240 г. Еще задолго до того, как Абдаррахман Джами (1414—1492) — сам поэт и мистик — назвал поэму «Кораном на персидском языке», не только ученики Джалаладдина и члены братства «Мавлави», но и многие другие приверженцы идеи эзотерического знания восхваляли и превозносили ее.

Суфизм создал немало «вдохновенных» произведений, близких по содержанию, но мы можем смело утверждать, что ни одно из них не получило такого распространения (только рукописей на языке оригинала дошло до наших дней более 500), не изучалось так внимательно и не вызывало столь многочисленных откликов (в виде комментариев, переложений и переводов), как «Маснави». Поэма содержит 25 632 бейта, что даже по меркам персидской классической поэзии позволяет считать ее весьма внушительной. Объем ее почти достигает «Илиады» и «Одиссеи» Гомера, вместе взятых, он вдвое больше «Божественной комедии» Данте, косвенно испытавшего на себе влияние эсхатологических представлений мусульманского мистицизма, но, конечно, уступает (также вдвое) объему «Шах-наме» Фирдоуси.

«Маснави» поражает эрудицией Джалаладдина и разнообразием источников, откуда он черпал сюжеты своих притч и рассказов, Привлечено более полутораста произведений! И это не считая непосредственных авторских обращений к фольклору различных народов. Например, сюжет притчи о мухе-кормчем был навеян двумя строками из сатиры арабского поэта Абу Нуваса (IX в,) на Джафара Бармакида. Джалаладдин, как уже говорилось, поэму не писал, он диктовал ее, начитывал по вдохновению, в состоянии эмоциональной приподнятости. Поэтому в «Маснави», безусловно, присутствует импровизационный момент. Считается, что поэма создавалась импульсивно, без четкого плана, по наитию, что она лишена композиционного каркаса и единого сюжетного стержня, подобна лабиринту. Действительно, архитектоника «Маснави» сложна и многопланова. Она еще более усложняется тем, что Руми, следуя за своими предшественниками Санаи и Аттаром, создавал поэму в дидактическом жанре, излюбленной формой которого является притча, назидательный рассказ. Импровизационность «Маснави» приводила к композиционной инверсии в порядке следования притч, которые должны были иллюстрировать многочисленные теоретические положения автора, но подбирались они по принципу ассоциативных связей, иногда нарочито затемненных. Иллюстрации образуют длинную цепь следующих друг за другом или вытекающих друг из друга остроумных и мастерски написанных притч-рассказов. В ряде случаев основная история, давшая начало целой серии притч, становится как бы рамкой, окаймляющей рассказы, а вся серия превращается в стихотворную обрамленную повесть. Подобных повестей можно насчитать в «Маснави» более 30 (причем некоторые весьма значительны по объему), Иногда прерванное повествование такого рассказа возобновляется спустя много страниц (ср. серию толкований коранических преданий о библейском Моисее в кн. 2, 3—4, 6).