Поэма о солнце

– Ясно. Это бесполезно. Выведи его из моего кабинета, – сказал полицейский худому парню, стоящему слева от меня.

– Стойте, это все? Мы не получили его анализы, пусть хотя бы подпишет все.

– Это все, мать твою, вышвырни его уже! Проблем с ним только.

Я ничего не понимал, но очень хотелось.

– Мам… – сказал я и вопросительно взглянул исподлобья.

– Дома поговорим.

Я этого ее «дома поговорим» боюсь до усрачки с детства.

***

Мы вышли на улицу. Смеркалось, я не знал, который час. Да и не было смысла разбираться в этом – день и ночь давно слились в одно мутное пятно.

Полицейский участок находился в квартале от площади, на которой взорвался завод. Мама припарковалась где-то рядом – мы шли молча в сторону центрального проспекта.

Я сел в машину и отвернулся в окно. Мать включила радиостанцию «Monte Carlo». Играла песня «The Gift» Storefront Church.

Голова сильно болела, я оперся лбом на холодное боковое стекло. Машина ехала плавно, объезжая все ямы и кочки – мама всегда водит аккуратно.

Очень хотелось спать, но я не мог закрыть глаза, они буквально трескались от сухости и пыли под веками.

Мы повернули на перекрестке и выехали на улицу, которая вела к мосту. Справа началась территория завода. Мы остановились на светофоре, и я начал разглядывать незнакомое место, которое видел тысячу раз. Я долго всматривался, но не мог понять, что изменилось.

– Одни пни остались, – сухо сказала мама и переключила станцию. Я понял, о чем она говорит.

Вокруг фабрики выгорели все деревья, а те, что окружали улицу – почернели от пожара. Они выглядели, как чугунные мемориалы – уродливые черные руки, торчащие из-под земли.

Загорелся зеленый, и мы поехали вниз по улице. Я продолжал охлаждать свой горячий лоб и провожать зудящими глазами силуэт разрушенной фабрики. Мне было любопытно посмотреть, что случилось с кучами разбросанного повсюду мяса.

Забор, забор, старый шлагбаум, кирпичная стена, новый шлагбаум, кирпичи, мертвые собаки, забор, мусор.

– Стоп, что? – вслух произнес я и резко развернулся на сиденье.

Мне не показалось.

– Мам, притормози!

– Чего?! – Мама резко сбавила ход.

– Остановись, пожалуйста! Мама, тормози!

Мать почти остановила машину, я выскочил на ходу и побежал в сторону корпуса со складом.

Я остановился через дорогу от завода. Поток проезжающих машин между мной и фабрикой образовал пыльный тоннель с едва заметными радужными полосами. За ним – на той стороне виднелись подсвеченные желтыми лампами развалины. В тусклых сумерках улицы они горели самым ярким пятном, напоминая погребальную Стелу.

Если бы мне поручили подобрать иллюстрацию к трагедии Пушкина «Пир во время чумы», я сфотографировал бы разрушенное крыло мясной фабрики. Там по-прежнему валялись груды с тухлым мясом, но дыма уже не было. Между черных кустов, возле ступенек, рядом с покореженными металлическими прутьями, везде друг на друге лежали мертвые животные: кошки, собаки, – кого смог разглядеть. Я не стал их считать.

В горле образовался ком размером с мячик для тенниса. Я почувствовал, что вообще ничего не могу сделать в этот момент. Да и мог ли когда-нибудь?

Я долго стоял и смотрел. Глазам было очень больно, но закрыть я их тоже не мог. Рядом проходили люди, все куда-то торопились, мчались. Один парень в спешке нечаянно или нарочно – пихнул меня в плечо со словами: «Замер посредине!»

Я оглянулся и понял, что стоял в самом центре потока проходящих женщин, мужчин и иногда зеленых курьеров с квадратными сумками, наполненными теплой пахучей едой. Они все увлечено разговаривали, толкались, кто-то бежал в сторону остановки в попытках догнать уезжающий автобус, другие просто шли, смотря вниз себе под ноги.

– Ну что ты там стоишь?! А?

Меня звала мать, но я не очень хотел возвращаться обратно в машину. Может это тот самый момент, чтобы набрать Дениса? В его компании было куда приятнее находиться. Но куда мы с ним поедем? Куда я вообще хотел бы поехать в этот момент?

«В Париж? Лондон? А может в вену?»

«В Париж? Лондон? …а может в вену?»

Стало весело и одновременно грустно. Эмоциональные качели – мой любимый вид транспорта. Самый родной из всех.

– Меня сейчас эвакуируют… Слышишь!

Я опять услышал голос мамы и почувствовал сильный трупный запах.

Огляделся во круг.

«Есть».

Под моими ногами возле сточной канавы валялась дохлая крыса. Она странно лежала на боку со вздутым брюхом, а вся морда была в чем-то желтом. Наелась и спит.

Я вернулся в машину. Мы ехали в полной тишине еще минут 10.

– Скажешь отцу «спасибо». Если бы не он, ты бы в этом обезьяннике на 15 суток застрял, а может и дольше, – сухо проговорила мама, продолжая смотреть вперед на дорогу.

– Да за что?! Мы с ребятами…

– Вы с ребятами! – перебила мама. – Где твои ребята, а?! Они тебя кинули, одного оставили. Общаешься, черт знает с кем… Я запрещаю тебе с ними шататься.

– Мам, успокойся, они ни при чем. Мы стояли возле завода. Там вообще очень темно было, Нил с Лу думали, что я с ними побежал. Но я… – в голове всплыл образ белого мужчины, которой лежал на земле, точно грязный забытый манекен на складе.

– но…я, мам, не смог.