Поэма о солнце

– Вечно ты ни черта не можешь. Почему они могут, ты нет? Или хотел погеройствовать?

– Причем здесь…

– Притом. Отца ночью выдернули, я не спала, ты весь побитый, грязный – позорище. Где телефон?

Мама достала из бардачка мой телефон с трещиной посредине и начала трясти в руках.

– Вот он!

Кинула мне на колени.

– Спасибо большое, – сказал я, не смотря в ее сторону.

Я облизал сухие губы, и на них выступили две трещины. Защипало.

– Его какой-то наркоман под мостом нашел, в ломбард сдать пытался. Друг твой, наверное, очередной.

Я закрыл глаза и улыбнулся на левую сторону. В ухе послышался глухой треск – снова лопнула губа.

Мама

В коридоре небрежно стянул с себя ботинки, а шапку, куртку и остальную одежду сразу кинул в стирку. Моя обувь была похожа на два сваленных в грязи валенка. Придется выкинуть. Зато в запасе были старенькие, но довольно практичные бежевые кроссовки Nike. Правда, по сравнению с моими родными гавнодавами – светлые тихонечко стояли на полке и трясли в ожидании первой уличной драки, где с меня их скорее всего просто снимут. Да и плевать, стану йогом – буду ходить босиком по стеклу.

Я взглянул на руки, они были полностью разодраны до локтей.

В одних трусах и грязных тряпочках, которые называются «носки», я зашел в комнату и встал перед большим зеркалом, чтобы посмотреть на себя во весь рост – до сих пор не знал, насколько плохо я выгляжу.

Распухшие сливы с красными и фиолетовыми трещинами вместо губ; модный румянец на правой щеке в виде продолговатой ссадины; запутанные пыльные крючковатые волосы возле ушей; синее растянутое по левой стороне ребер пятно до пупка и грязные ладони с запекшейся кровью между линий. Молод и свеж.

Я повернулся боком, из головы точно вверх торчали две шишки, которые делали меня похожего на Хеллбоя. Только вот ростом я был не 2 метра и весил не 230 кг. Но в остальном – вылитый Анунг Ун Рама. Я поднял руку в сторону и напряг бицепс – больше похоже на сломанную вешалку. Жалкое зрелище.

– Кушать! – крикнула мама с кухни.

– Сначала в душ схожу. Я пока не голоден, – крикнул я в ответ.

Отца снова не было дома, он много работает. Скорее всего, продлили смену. Хотя на его месте я бы тоже предпочел задержаться.

– Иди кушать! – она повторила.

Я выдохнул громче, чем обычно, и зашел на кухню. Я встал в дверном проеме в самом непрезентабельном виде – в чем мать родила – ну еще в серых трусах, и дырявом левом носке, который еще не успел снять.

– У тебя со слухом все нормально? – спросила мать, стоя спиной ко мне. Она выкладывала со сковородки мясные шарики мне в тарелку.

– Да, просто с пониманием не очень, – ответил я.

Мама развернулась в мою сторону.

– О господи, сын. Иди отмойся.

– Туда и планировал.

Мама сменилась в лице.

– Язык бы твой поганый…

– Согласен! – улыбнулся я в ответ и похромал в душ.

***

Я смотрел на выстреливающее водяными стрелами орудие пыток и не знал, как подступиться к нему, чтобы не умереть от болевого шока.

«Такс, давай как в вальсе: вперед правой, назад левой». – Я занял устойчивую позу, чтобы в случае неудачного погружения под душ, не поскользнуться на кафеле и опять не рассечь затылок. Слышал, если хорошенько повредить эту часть мозга, можно лишиться зрения. Я постоял еще с минуту, но так и не смог придумать подходящую шутку на этот факт – расстроился, но не сильно.

– Первому игроку приготовиться… – проговорил про себя. В носу все еще стоял тот ужасный приторный землистый запах.

Я настроил душ и, сжав глаза, встал под струю теплой воды.

Выдавил на ладонь синий гель для душа и растер по груди – защипало. Потом зажгло по всему тело. Я чувствовал себя первоиспытателем в экзотической процедуре пилинга живыми пираньями. Вода и мыло разъедало все трещинки, ссадины и царапины вдоль тела. Под ногами собралась красно-серая мутная жидкость – я стоял в луже из собственной крови, пыли, грязи и мыла с запахом лаванды.

Похлюпал пальцами по плитке, появились грязные пузыри.

Через 10 минут вода ощущалась, как вода, пальцы рук почти легко сжимались, а с волос перестали стекать комки грязи. Похоже, я больше не выгляжу, как трубочист.

Я аккуратно вытер тело неприятным махровым полотенцем, оделся в чистое и пошел на кухню. На тарелке меня ждали мясные шарики и луковое пюре.

– Мам, спасибо большое, но я не буду это есть…Слушай, ты сама сегодня все видела, – начал я. Хотелось рассказать матери все, чем поделилась с нами Лу.

Я думал, с чего начать и какие лучше подобрать слова. В этом нужно быть очень осторожным, чтобы не спугнуть. Родители всегда очень скептически воспринимали новую и информацию. Особенно сложно было опровергнуть советские закостенелые теории, которыми они жили и бредили. Родители хуже детей, ей-богу. Ты им доказательства на тарелке протягиваешь, а они смахивают ее рукой на каменный пол под звуки работающей передачи «Жить здорово» на заднем фоне. «Бац!» и на тебя снова смотрят, как на шарлатана с улицы или клоуна.

«Но я ведь лучшего для них хочу».

Мать положила железную лопатку в раковину, развернулась ко мне и медленно начала сливаться с красной фарфоровой кружкой «любимому папе!».