Поэма О…

– О, люди… Вам бы лишь бы идеалы.

Они – ничто.       Я всё сказал.

Я просыпаюсь снова, но от треска -

в печи последний уголёк дрожит.

Ночью буран был. Сейчас легче -

за стенами лачуги тишина звучит

прибоем… Мне немного беспокойно:

все ветви, что насобирала прежде, превратила в пепел

в ночь,

теперь опять придётся обходить весь берег,

чтобы насобирать для поддержания огня с десяток веток хоть.

И я встаю, и покидаю дом, и я иду по брегу,

опять туман, опять одна, опять шумит вода,

которую ещё не видела ни разу… Мне бы

идти на шум её, но я иду туда,

где прежде с незнакомцем говорила -

но где? Дорогу не найти -

всё пелена тумана вновь покрыла,

и эту пелену не обойти.

Но места нет. И человека нет. Зато есть

одна коряга, обещающая долго тлеть.

Беру её, несу её, как вдруг собака

за горизонтом будто начинает выть.

Я оборачиваюсь, хоть и понимаю -

собаку не увижу здесь никак -

и вдруг от неожиданности замираю -

за мной идёт белёсый тот чудак,

что звёзды будто бы сорвать способен,

коль заподозрит в их свечении обман.

– А… Фантазёр. Ты будешь мне удобен.

– Уверена, что хочешь моей помощи? – Нет, понесу сама.

Я о другом. Компанию составишь.

Со звёздами понятно всё. Давай о чём-нибудь другом.

– О чём? – Об астрономах или магах,

иль почему вторые сутки всё белым-бело кругом.

– Вторые сутки?! Второй месяц!

– Прости, я здесь всего лишь со вчера.

А мир, оказывается, вправду тесен:

второй раз я снаружи и второй раз встретила тебя.

Ты здесь живёшь? – Не здесь. Неподалёку.

А ты откуда? – Я издалека. Должно быть…

Знаешь, пень этот нелёгкий. – Как, впрочем, и судьба твоя.

– С чего решил? Вдруг я напротив

парю от лёгкости непредсказуемого бытия?

– Что ж, я поверить бы тебе не против,

но почему у молодой вдруг голова седа?

– Седой всего лишь один волос!

– Нет, не один. Пожалуй, пять.

– Неправда, – дрогнул мой же голос.

Ну вот, дрожу от холода. Опять.

– Как скажешь, – отпускает собеседник,

но я задета, отступать я не хочу.

– А знаешь, впрочем, ты сам пленник

и служишь ты лишь палачу…

– О жизни ты? Тогда все пленники постфактум

и каждый пленник сам себе палач:

всю жизнь свою он отдаёт за плату,

к концу же жизни мало кто богач -

всё чаще нищими уходят,

ведь променяли совсем всё на пустяки,

а после всё покоя не находят.

– Но, погоди, а как же ты?

Ты жив, хотя пугающе и бледен -

тебе бы больше витаминов кушать или даже их втирать.

– Я полностью здоров и я не беден.

Богатый тот, кто времени не потерял.

Я всё сказал.

А просыпаться всё становится привычней:

и холод уже почти свой, и кажется своим поход

за ветками. И шум прибоя, и туман обычны,

лишь интересно, вновь увижу ли его…

– Откуда ты вчера, сегодня, прежде всё приходишь? -

из уст моих срывается вопрос

уже спустя минуту. – Вопрос странен, не находишь?

– Он не страннее белизны твоих волос.

– Откуда люди все приходят и куда уходят,

оттуда я пришёл и без сомнения туда уйду.

– Понятно. До корней зубов философ.

Вот только одного я не пойму:

допустим, я пришла в сей мир не помня места

мне давшего начало для души,

но как пойму, что я открыла дверцу

мира того, в который мне уйти

после того, как здесь свой путь закончу?

Быть может, этот мир и есть та дверь,

которую открыв, мы жизни кончим,

чтобы начать с ноля теперь…

– Молчи. Ты многого не понимаешь.

– И всё же попадаю в цель.

Я вижу это. – Ты гадаешь.

И выбрала опасную мишень.

– И чем же были не опасней разговоры

о звёздах падающих и богатстве времени? Ответь.

– По-твоему пусть будет… Презираю споры.

Но не перечь, пожалуйста, мне впредь.

– Попробую, – в ответ кусаю губы.

– Итак, – взаимно хмурится знакомый мне.

– Ты хочешь о мирах? Миры как трубы,

пересекающиеся в основании. И на конце

такой трубы надето сито -

через него все души вылетают. – Но куда?

– Ясно как день: туда, где их не видно.

– Должно быть, улетают навсегда…

– Должно быть. Правда, не всегда с первой попытки,

бывает, застревают. – Что тогда?

– Тогда или вперёд, или назад. Здесь нет ошибки, -

и снова оборвал словами однозначными:

“Я всё сказал”.

Вновь пробуждение, вновь холодно, как в морозилке

или как летним днём на глубине горной реки…

Бреду по берегу туманному, всё собираю щепки да опилки,

как вдруг со стороны знакомое: – И снова ты.

– Я здесь живу неподалёку. Лачугу древнюю нужно топить.

– Лачугу знаю. Всё сдают её несчастным, но в том мало толку.

О чём сегодня ты хотела бы поговорить?

– Давай о вечном. По стандарту.

Уже привычно обсуждать с тобой лишь то, что не понять

и не проверить, как запутанную карту,

которую, как ни ворочай, в одиночку нет, не прочитать.

– Да мы вдвоём её не прочитаем тоже…

– Всё же.

– Спроси, что хочешь ты узнать.

– Ответь, как думаешь, быть может,

душе совсем не больно умирать?

– Нет, больно. Больно несомненно.

Пусть даже очерствеет вся душа от черноты -

стенать от боли будет верно,

если её из тела вырывать решишься ты.

– Нет-нет, конечно я не суицидник.

– Все суицидники, коль убивают по чуть-чуть

в себе то доброту, то счастье, а бывает целый мир и

вдруг умирают ещё до того, как точно, навсегда умрут.

– Но многие не знают этой правды,

но многие уверены: жизнь притупляет – не они

виновники своих бед. – Ты наказан

уже только за то, что человек

и человеком будешь, значит будешь слабым,