Поэмы

Были, что дети, совсем молодые!

Где бы, казалось, ей матерью стать?

Были и бабы, не в шутку седые:

Годы большие; могла б перестать…

* * *

Только Зубкову и в ум не входило

Мамку позвать! Что же делать? Как быть?

То, что увидел он, — ошеломило,

Только и мог он — глазами водить!

Бабы, в надежде на место, глядели

Прямо в глаза, мимо гостя идя…

«Вы бы кормилицу выбрать хотели?»-

Доктор дежурный спросил, подойди.

«Нет-с, мне не это… Мне справиться надо…

Ежели сдали дитя: как сыскать?»-

«Это не здесь, а подалее, рядом,

Впрочем, могу я вам правила дать.

Вот — отпечатаны; к вашим услугам;

Ищете разве кого?..»-«То есть… нет…

Брат мой просил…» — с очень ясным испугом

Цедит сквозь зубы Петр Павлыч в ответ.

«Ежели номер у вас не утрачен,

То разыскать не особенный труд;

Впрочем, есть сроки! Тут срок обозначен;

Только расходы обратно возьмут».

Доктор, кивнув головой, удалился.

Вышел Петр Павлыч за двери; сошел

С лестницы, в заднем дворе очутился

И до Казанской дворами добрел.

Правила все прочитал! Не даются…

Сроки пропущены… Где тут сыскать?

Ноги слабеют, в коленках трясутся;

Надо скорее извозчика взять.

* * *

Если поранить себя где случится —

Тотчас кругом воспаленье пойдет;

Кровь к пораженному месту стремится…

Будто бы знает: работа тут ждет!

Надо чинить! Надо дело поправить…

Есть затаенные силы души,

Вдруг, мимо воли, идущие править,

Если наличные не хороши!

Мы приказанья тех сил исполняем —

И, точно так же, как муху во сне,

Сами не ведая как, отгоняем —

Делаем то, что прикажут оне.

Так это было и с бедным Зубковым:

Свежее чувство раскрытой вины

Быстро задвинулось более новым:

Ищет он сына виновной жены!

Точно корабль, окрылясь парусами,

Ждать неспособен и должен поплыть,

Едет Петр Павлыч, влекомый мечтами,

К митрополиту о деле просить.

К Смольному в лодочке он перебрался,

Шел к Александровской лавре пешком;

Колоколов перезвон раздавался,

Как проходил он над лаврским мостом.

Вот и кладбище в стенах отбеленных…

И из-за стен на дорогу глядит

Много столбов и крестов золоченых,

Мраморы, бронза, порфир и гранит.

Видит: монах-старичок осторожно

С паперти сходит и книги несет,

«Где мне владыку увидеть бы можно?»-

«Митрополита?.. Уехал в Синод».-

«Смею спросить, чтобы вас не обидеть,

Каждый ли день и в какой это час

Митрополита мне можно бы видеть?»-

«С просьбою, что ли? О чем там у вас?»-

«Дело большое к владыке имею…»-

«Он принимает как бог приведет».-

«Где же?» — «А вот, как пройдете аллею,

Просьбу в подъезде дежурный возьмет».

Как было сказано, так и случилось:

Раза четыре пытался Зубков

Лично представиться — не приходилось:

Занят, уехал, заснул, нездоров…

Подал дежурному и удалился!

Ox!.. Уж чего-то он не испытал?

Телом осунулся, весь изменился

За две недели, которые ждал.

* * *

Вышел — отказ! В синей рясе, воителем,

Видом такой, что скорей уходи,-

Вышел викарий к безмолвным просителям:

Он панагией играл на груди.

На панагии, блестя бирюзою,

Лик богородицы кротко сиял!..

Быстро покончил викарий с толпою…

Только Петр Павлыч один ожидал.

И подошел он к нему, улыбаясь:

«Вы ли коллежский ассесор Зубков?»

«Я-с». — «Я поистине вам удивляюсь,

Что вам тревожить молчанье гробов?

Просите вы: там писанье какое,

Некий документ был в гроб положон!

Трудное дело оно, не простое —

Надо к тому очень важный резон!»

Тут подвернулся какой-то вертлявый,

Юркий чиновник; шушукаться стал;

Взгляд его светло-зеленый, лукавый

Точно лучами Зубкова пронзал.

Точно читать порывался глубоко

В совести, в мыслях, читать наугад!

Хуже и злее вороньего ока

Был этот гадкий, убийственный взгляд!

«Да-с! Так извольте понять: не пригодно,

Митрополит приказал вам сказать,

В кладбище рыться, копать всенародно;

Да и примеров таких не сыскать.

Ну и семь лет уж, как вы схоронили;

В пятом разряде, за эти года,

Землю-то всю много раз перерыли,

Чай, и от гроба не сыщешь следа;

Да и холера к тому же, поймите…

Рыться! Зачем? Ни с того, ни с сего!

Ну, так господь с вами! С миром идите,

Пусть прах почиет, не троньте его».

Благословил он Зубкова; непрошен,

Руку свою к целованию дал…

Точно травинка, под корень подкошен,

Чуть не свалился Зубков, где стоял.

III

Меньше, чем прежде, Петр Павлычу спится,

Хуже гораздо его аппетит;

Ночью слоняется, днем же ложится

Навзничь в кровать и часами лежит.

После обоих тяжелых решений

И напряженья всех нравственных сил,

Быстрых, совсем непривычных хождений

Точно он крылья свои опустил!

Точно он будто о что-то расшибся!

Думал — шел в двери, а вышло — стена!

В способе, значит, в дороге ошибся…

Видно, другая дорога нужна…

Ларчик жены, как червяк, его гложет!

Должен он, должен тот ларчик достать!

Ларчик железный, и сгнить он не может;

Кой-что узнает, чтоб сына искать…

Сына найдет! Будет холить родного…

Как же за сына-то мать не простить?!

Чувство любви этой ярко и ново —

Стало в сознаньи Зубкова светить!

Звучно часы над стеною стучали;

Маятник шел… словно чьи-то шаги…

С ними и он уходил… и шагали

Разных неясных видений круги…

Люди какие-то! Головы — цифры!

Мамки! У мамок ларцы на руках!

Буквы «Ф. Ф.» разбегаются в шифры…

И Поседенский на тощих ногах!

Войско монахов… Они голубые…

И, высоко, как хоругвь несена,

Блещет алмазами звезд панагия!

Но богородица — где же она?