Поэмы

Господу Богу помолимся,
Древнюю быль возвестим,
Мне в Соловках ее сказывал
Инок, отец Питирим.

Было двенадцать разбойников,

Был Кудеяр-атаман,
Много разбойники пролили
Крови честных христиан,

Много богатства награбили,

Жили в дремучем лесу,
Вождь Кудеяр из-под Киева
Вывез девицу-красу.

Днем с полюбовницей тешился,

Ночью набеги творил,
Вдруг у разбойника лютого
Совесть Господь пробудил.

Сон отлетел; опротивели

Пьянство, убийство, грабеж,
Тени убитых являются,
Целая рать – не сочтешь!

Долго боролся, противился

Господу зверь-человек,
Голову снес полюбовнице
И есаула засек.

Совесть злодея осилила,

Шайку свою распустил,
Роздал на церкви имущество,
Нож под ракитой зарыл.

И прегрешенья отмаливать

К гробу Господню идет,
Странствует, молится, кается,
Легче ему не стает.

Старцем, в одежде монашеской,

Грешник вернулся домой,
Жил под навесом старейшего
Дуба, в трущобе лесной.

Денно и нощно Всевышнего

Молит: грехи отпусти!
Тело предай истязанию,
Дай только душу спасти!

Сжалился Бог и к спасению

Схимнику путь указал:
Старцу в молитвенном бдении
Некий угодник предстал,

Рек: «Не без Божьего промысла

Выбрал ты дуб вековой,
Тем же ножом, что разбойничал,
Срежь его, той же рукой!

Будет работа великая,

Будет награда эа труд,
Только что рухнется дерево —
Цепи греха упадут».

Смерил отшельник страшилище:

Дуб – три обхвата кругом!
Стал на работу с молитвою,
Режет булатным ножом,

Режет упругое дерево,

Господу славу поет,
Годы идут – подвигается
Медленно дело вперед.

Что с великаном поделает

Хилый, больной человек?
Нужны тут силы железные,
Нужен не старческий век!

В сердце сомнение крадется,

Режет и слышит слова:
«Эй, старина, что ты делаешь?»
Перекрестился сперва,

Глянул – и пана Глуховского

Видит на борзом коне,
Пана богатого, знатного,
Первого в той стороне.

Много жестокого, страшного

Старец о пане слыхал
И в поучение грешнику
Тайну свою рассказал.

Пан усмехнулся: «Спасения

Я уж не чаю давно,
В мире я чту только женщину,
Золото, честь и вино.

Жить надо, старче, по-моему:

Сколько холопов гублю,
Мучу, пытаю и вешаю,
А поглядел бы, как сплю!»

Чудо с отшельником сталося:

Бешеный гнев ощутил,
Бросился к пану Глуховскому,
Нож ему в сердце вонзил!

Только что пан окровавленный

Пал головой на седло,
Рухнуло древо громадное,
Эхо весь лес потрясло.

Рухнуло древо, скатилося

С инока бремя грехов!..
Слава Творцу вездесущему
Днесь и во веки веков.

Иона кончил; крестится;

Народ молчит. Вдруг прасола
Сердитым криком прорвало:
– Эй вы, тетери сонные!
Па-ром, живей, па-ром!
«Парома не докличешься
До солнца! перевозчики
И днем-то трусу празднуют [102],
Паром у них худой,
Пожди! Про Кудеяра-то…»
– Паром! пар-ром! пар-ром! —
Ушел, с телегой возится,
Корова к ней привязана —
Он пнул ее ногой;
В ней курочки курлыкают,
Сказал им: – Дуры! цыц! —
Теленок в ней мотается —
Досталось и теленочку
По звездочке на лбу.
Нажег коня саврасого
Кнутом – и к Волге двинулся.
Плыл месяц над дорогою.
Такая тень потешная
Бежала рядом с прасолом
По лунной полосе!
«Отдумал, стало, драться-то?
А спорить – видит – не о чем, —
Заметил Влас. – Ой, Господи!
Велик дворянский грех!»
– Велик, а все не быть ему
Против греха крестьянского, —
Опять Игнатий Прохоров
Не вытерпел – сказал.
Клим плюнул: «Эк, приспичило!
Кто с чем, а нашей галочке
Родные галченяточки
Всего милей… Ну, сказывай,
Что за великий грех?»