Поэмы в прозе

И вот мы вновь мятемся, мы, слабые человеческие существа, охвачены ужасным смятением — смятением, которое испытал во время борения в Гефсиманском саду сам Спаситель. Безымянная горечь обманутого вожделения лежала осадком на дне той Чаши, что предстояло Ему испить. И это самая чудовищная из всех пыток. Истязание, страшнее которого невозможно вообразить и которое вернее других уничтожает Человеческий Облик, ибо оно единственное, которое человек по своей воле не может выбрать.

Существа, созданные по Образу Божию, чьи души могли бы потоками вливаться в Тихий Океан света, утратили из-за тебя, мерзкий Идол, то изначальное Подобие, чья форма единила их с вечным Разумом.

Скатившись кубарем на десять тысяч ступеней, они превзошли тебя своим звериным обличьем, чтобы ползти за тобой на четвереньках к этой черной заводи — в самый низ, в лохмотьях лунного света.

Но это живые — те, кого мы зовем живыми.

А ты — ты вся полна мертвецов.

Кто их сочтет за эти столетья? Разве не была ты искони общим местом банальнейшей из человеческих мук?

Остригшая власы давшего слабину Самсона, Истребительница Невинных, Пророчица истязателей;

Дева гноящаяся, Дева безжалостная, Дева неверная;

Зерцало неправедности и Престол безумства;

Сосуд материи, Сосуд срама, Сосуд кощунства;

Тубероза удушья, Башня голода, Донжон плача и зубовного скрежета;

Траурная звезда;

Агония умирающих и Утешительница тех, кто не знает скорби;

Госпожа покровительница всех тех, кому никогда не суждено стать христианами;

Regine Tenebrarum et locorum Tristitiae;

Это ты невидимо носишь повсюду отрубленную Главу Предтечи, которой заплатила тебе эротомания старика Тетрарха.

* * *

Тебя зовут «мирской девушкой» — ты принадлежишь тому «миру», о котором не молит Отца Спаситель (Non pro mundo rogo).

Свиное отродье, Девственница, пропитанная ароматами, которые хорошо знакомы регулярно причащающим тебя приходским священникам, — не оскверненная ни единым мужчиной, ты элегантно преклоняешь колена, чтобы принять Тело Господне в отхожее место своего сердца!..

Знай же, голубушка, что все эти покойники, все эти жалкие мертвецы с пустыми глазницами и разложившимися утробами неисправимо тоскуют по твоей красоте, что их влюбленное ржанье доносится до тебя из земных глубин, и обещанья, что дает кокетливая девица, становятся для нее настоящим и нерасторжимым обручением с Падалью.

Они взыскуют тебя, эти разлагающиеся трупы. Неумолимо хранят они обязательства твоих улыбок, твоих взглядов, твоих кокетливых поз, и черные свиньи, что ухаживают за тобою в Салоне Ночи, неспособны их заменить. Этим супругам нельзя наставить рога: хочешь ты этого или нет, ты будешь принадлежать им. Ибо нет обещания, которому не суждено было бы в конце концов сбыться.

Гляди! — о всемогущий Боже, — гляди! Брачная могила уже разверзлась у тебя под ногами!

Эпиталама

Вы вспомните, моя красавица, когда свадебные гости разъедутся и вы останетесь наедине с супругом, — вы, может быть, вспомните тогда, не правда ли, о том таинственном приглашенном, на котором не было брачной одежды и который был выброшен во Тьму внешнюю.

Плач и скрежет зубовный этого несчастного были так сильны, что звуки их проникали сквозь стены, а обитые бронзой двери сотрясались на своих петлях, словно под порывами сильного урагана.

Вы не знаете, кто был этот гость, и, честно говоря, не знаю этого и я сам. Мне показалось, однако, что жалобы его слышны были по всей земле. Была минута, клянусь вам, одна минута, когда мне показалось, что это стон всех плененных, всех отверженных — непременное сопровождение радости новобрачной. Страдание написано у человечества на роду, и час счастья, дарованный одной-единственной паре, едва ли оплатит мучительная агония всего мира.

Но вот ваш супруг, дрожащий и бледный от желания, заключает вас в свои объятия. В этот момент должно произойти — мне, по крайней мере, так представляется — что-то сказочно прекрасное.

Бросьте, если сможете, последний взгляд на маятник настенных часов и молите Бога, чтобы он удалил от вас злого ангела статистики… Истекла минута: сто людей умерло и сто родилось на свет. Сотня первых криков и сотня последних вздохов. Подсчет точен. В кишащем на земле человечестве поддерживается равновесие. Пройдет час, и у вас под кроватью будет шесть тысяч трупов, а шесть тысяч новорожденных, на земле или в колыбелях, огласят воздух вокруг вас своим плачем.

Но это всего лишь пустяк. Ведь есть еще бесчисленное множество тех, кому не нужно больше родиться и кто не настрадался достаточно, чтобы умереть. Есть те, с кого сдирают заживо кожу, кого режут на куски, поджаривают на медленном пламени, распинают, бичуют, кого рвут клещами, четвертуют, сажают на кол, душат, кому проламывают черепа. И происходит это в Африке, в Америке, в Азии, не говоря уже о нашей благословенной Европе, происходит в лесах и пещерах, на каторгах и в больницах по всему миру.