Joseph, darling!
Я звонила несколько раз твоей Ann, не заставала и оставляла messages, но она, helas, не откликнулась. Может, ее нет в городе?
Нам позарез необходимо подтверждение дат для твоих осенних выступлений. Натану (Шлезингеру. –
Вот как выглядит расписание:
Oктябрь 28, суббота – Детройт
Ноябрь 12, воскресенье – Чикаго
Ноябрь 15, среда – Сан-Хозе
Ноябрь 16, четверг – Сан-Франциско
Ноябрь 17, пятница – ОТДЫХ
Ноябрь 18, суббота – Лос-Анджелес
Насчет Торонто решение пока не принято. Его можно соединить или с Детройтом – тогда выступление там будет 29-го октября, или с Чикаго – тогда это будет тот же уикенд, то есть пятница, 10-го ноября.
Предварительно эти даты были с Анн согласованы. Она сказала, что уикенд 4 – 5 ноября ты занят в Техасе, а уикенд 10 – 12 ноября, как раз освободился от мероприятий в NYC.
Позвони мне, пожалуйста, я буду в городе до 19-го августа, после чего дней десять на Кэйпе.
Обнимаю тебя, привет твоим дамам.
К великому сожалению, эти литературные вечера, которых так ждали любители русской поэзии, пришлось отменить. В октябре Бродский очень плохо себя почувствовал. Жаловался, что не может без нитроглицерина пройти ста метров. Сказал, что не в состоянии ни летать, ни читать. Извинялся, что всех подвел...
В результате, последним его выступлением перед русскоязычной публикой оказался поэтический вечер у нас в Бостоне 9 апреля 1995 года.
До этого Бродский не выступал перед эмигрантской аудиторией много лет. И поэтому слова, сказанные Иосифом на этом вечере, являются для меня дорогим воспоминанием.
На чей-то вопрос: «Что же вас побудило наконец выступить перед эмигрантами?» – Бродский ответил: «Штерн... Людмила Штерн меня побудила...» – и других объяснений не дал.
Этот последний вечер состоялся в так называемом Морз Аудиториуме Бостонского университета. В нем происходят концерты, лекциии, литературные чтения, празднуются юбилеи, организуются чествования знаменитостей. Это прекрасный зал, расчитанный на восемьсот человек. На вечер Бродского пришло около тысячи. Народ сидел на приставных стульях и в проходах на полу, люди стояли вдоль стен по всему залу, но и «за бортом» осталась большая толпа. Принимали Бродского восторженно, и вечер прошел замечательно.
Последний раз мы виделись с Бродским в «Русском самоваре» в конце декабря 1995 года. Он говорил, что врачи настаивают на немедленном продувании сердечных сосудов, и, по-видимому, это должно быть сделано до начала весеннего семестра...
В начале января 1996 года Витя Штерн перенес очень тяжелую операцию. Сделавшее ее медицинское светило напортачило: последовали осложнения, Витю мучили невыносимые боли.
19 января позвонил Бродский и начал расспрашивать об операции. Причем, не формально, а вникая во все подробности и проявляя удивившую нас осведомленность в деталях.
...Всю жизнь, насколько я помню, Бродский читал книжки по медицине и был в курсе лечения самых различных болезней. Он не скупился на медицинские советы, и, если бы в юности не открыл в себе божественного дара, то, скорее всего, стал бы врачом.
И в тот день он вполне профессионально обсуждал Витины проблемы. А мы, в свою очередь, спрашивали, почему он не пошел на «продувание»: «Ты же собирался, ты же обещал».
Иосиф просто сказал: «Мне страшно. Я знаю, что это мой единственный шанс... Если удастся дотянуть до конца семестра... весной пойду. Но мне так страшно».
Это был наш последний с ним разговор.
Саша Сумеркин в эссе «Скорбь и разум», вспоминая о последних днях жизни Бродского, рассказывает: