Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском

Д. Б. л. Н. п.
Я буду прятать,
а ты проверь,
что скрыло сердце,
а что портфель:

два узких следа
и узкий смех,
и два билета
к заливу в снег,

дух можжевеловый,
в нем ты да я,
и эти жерла
желания.

Они открылись
в моей душе,
едва наметившись
в карандаше.

Едва начавшись,
они, как гвоздь,
прошили сердце,
прошли насквозь.

Я стану путать,
но ты не верь —
в наш узкий номер
я помню дверь,

испуг и шепот,
и, сгоряча,
в два оборота
прокрут ключа.

И начиналось:
то – ты, то – снег,
то на мгновенье,
то вдруг навек.

То вдруг метелью
валило дом
с окном, с постелью
и кверху дном.

Ах, то, что было
куда мне деть —
забыть, запомнить,
или надеть?

(вариант Бродского)
Я знал, что впору Я знал, что впору
мне эта связь, мне эта связь,
и до отъезда, и до обеда,
и возвратясь. и наедясь.

Двумя огнями
двух узких фар,
и снег навстречу,
на этот жар,

на свет, на скорость
и сквозь стекло.
Тебе натаяло,
мне натекло...

Меж двух каналов,
двух площадей
мы снова канули
среди людей,

людского леса,
житья, жилья,
и неизвестно,
кто ты, кто я.
* * *
Моя свобода и твоя отвага —
не выдержит их белая бумага,
и должен этот лист я замарать
твоими поцелуями, как простынь
и складками, и пеплом папиросным.
И обещанием имен не раскрывать.

Эти стихи Дмитрия Бобышева были опубликованы семнадцать лет спустя в Париже, в сборнике «Зияния».

Глава Х МАРИНА

Так барашка на вертел

нижут, разводят жар.

Я, как мог, обессмертил

то, что не удержал.

Ты, как могла, простила

все, что я натворил.

В общем, песня сатира

вторит шелесту крыл.

Иосиф Бродский. «Строфы»

Описание любовных историй нашей юности могло бы составить конкуренцию «Декамерону». Романы и разрывы, измены и адюльтеры, браки и разводы – куда до нас Шодерло де Лакло с его «Опасными связями»! Одни отделывались легкими царапинами на сердце, другие – тяжелыми шрамами. Думаю, что мучительный роман и разрыв Иосифа Бродского с Мариной Басмановой был самой трагической страницей в его жизни.

Время еще не пришло оглашать все подробности и перипетии этой драмы. Двое ее участников живы и при желании могут правдиво написать об этом сами. Мне же хочется рассказать, какое Марина производила впечатление, и вспомнить несколько эпизодов, свидетелями которых мы оказались.

Марина в те годы была высокая и стройная, с падающими до плеч каштановыми волосами, мягким овалом лица и зелеными глазами. На томике «Урания», присланном в подарок Якову Гордину с оказией в Ленинград в 1987 году, Бродский написал:

Прими зеленый томик, Яков.
Зеленый – здешних цвет дензнаков,
Он колер знамени пророка,
Басмановой во гневе ока.

Очень бледная, с высоким лбом, голубыми прожилками на висках, вялой мимикой и тихим голосом без интонаций, Марина казалась анемичной. Впрочем, некоторые усматривали в ее бледности, пассивности и отсутствии ярко выраженных эмоций некую загадочность.

По профессии Марина – художница, кажется, книжный иллюстратор. О степени ее дарования судить не могу – я никогда ее работ не видела. Тридцать с чем-то лет тому назад Бродский восторженно отзывался о ее таланте и музыкальности. Впрочем, его восхищало все, что имело к ней отношение.

Я часто видела Марину в филармонии, обычно без Иосифа: в те годы он не был завсегдатаем симфонических концертов, хотя хорошо знал Моцарта, Гайдна, Вивальди. «Кончерто гроссо» постоянно гремело в его «шкафу» и в процессе сочинительства, и во время визита очередной дамы.