Поэт и проза: книга о Пастернаке

И прежде чем сказать — «Командую флотом. Шмидт», — «рейд»Пастернака «спит, притворно занедужась Могильным сном», «спит, наружно вызвав штиль»и «за пеленою малодушья»сам не зная, «Но чем он с панталыку сбит?».«Просыпание» же «дремавшего Орфея» происходит тогда, когда во времени, «рождающем смерть»,Шмидт-Пастернак чувствует: «Я сердцем — у цели».А сразу после «просыпания» в поэме Шмидт начинает вспоминать Петербург, идя от «пушки» к «пушке»[анаграмма Пушкина. —  Н.Ф.] ( По что могло напомнить юность? Неужто сброд, Грязнивший слух, как стон гальюнный Для нечистот?),и по контрасту решает для себя в вопросах вернуться: «Назад! Зачем соваться под нос, Под дождь помой?»Все эти вопросы и имплицитные ответы показывают, что судьба Шмидта послужила Пастернаку аналогом «Страданий молодого Вертера» Гете (ср. в «ТВ»: Уже написан Вертер),которые спасли художника от неверных шагов в жизни и творчестве. Смерть Шмидта как бы предшествовала «Смерти поэта» книги «ВР», и вопрос «ОГ» о Маяковском — «Так это не второе рожденье? Так это смерть?»— относится и к Блоку-Шмидту. В итоге «конец» Шмидта оказался аналогичным «концу» Евгения «Медного всадника», на что указывают вопросы из изъятых частей «ЛШ» типа: «А вдруг я герой обреченный?»

И «дождю помой» Пастернак решает противопоставить живительный дождь «СМЖ», который в «ЛШ» Хлынул шумным увереньем В снег и грязь… На зиму остервенясь.… Шлепнулся и всею тучей Водяной бурдюк дождя. Этот странный талисман, С неба сорванный истомой, Весь — туманного письма, Рухнул вниз не по-пустому. Каждым всхлипом он прилип К разрывным побегам лип Накладным листом пистона. Хлопнуть вплоть, пропороть, Выстрел, цвет, тепло и плоть.Этот «странный талисман» «туманного письма», в строках которого снова анаграммировано имя Пастернака, в «памяти» своих слов, рифм, паронимических соответствий кодирует следующее иносказание: «дождь» — лирический герой поэта — рухнул «с неба» не по-пустому, так как в выборе между жизнью и смертью, превращающей «приросшую песнь»в «разрывной побег»,а «лист»в «накладной лист пистона»,Пастернаку ближе «первенец творенья»(Лермонтов) и «второе рождение». При этом внутренняя рифма всхлипом/прилип/липпо звуковой памяти слов контрастирует со строками «Подражательной» вариации «ТсВ», когда  «счастливейший всхлип» «замер на устах полипа»,чтобы здесь, в «ЛШ», опять вырваться наружу. Памятью же рифмы здесь кодируется противопоставление пушкинской стихии Невы, которая в «Медном всаднике» Вдруг, как зверь, остервенясь, На город кинулась,и формулируется возвращение к «божьей стихии», с которой «царям не совладать»: остервенясь/снег и грязьcontra творенья/увереньем, погодя/дождя.