Поэт и проза: книга о Пастернаке

И опять кольнут дон

ынеНеотпущенной в иной,И окно по крестов инеСдавит голод дров яной.

При этом союз но,с одной стороны, прерывает трехкратный анафорический повтор конструкции И опять,с другой — вводит слово, где фактически борются два смысла — оператор ‘не’ и ‘ожидание’, из которых побеждает второй: срабатывает эффект Не-задернутых гард-ин— строки, задающей противопоставление начал и концов и создающей эффект сходящегося занавеса [91]. В строке Но нежданно по портьере [92]занавес как бы раскрывается распадается на две части — смена подготавливается организацией согласных строки: первая ее часть состоит из согласных корня жда-,окруженных с двух сторон двумя сонорными «н» (нн-жд-нн),вторая часть состоит из взрывных и дрожащих звуков пртр.Последние и подготавливают переход к звукописной строке Пробежит вторженья дрожь,в звуковом составе которой закодирована семантика глагола пробежать‘быстро, бегом переместиться; прозвучать, быстро распространяясь’ — этими звуками, которые бегут, как раз оказываются звуки заглавия книги «ВР»: ср. вторженья дрожь / второе рождение [93]. При этом, видимо, необходимо вспомнить, что занавеска, портьера у Пастернака всегда является посредником в его диалоге с высшими силами (см. 2.1.2.5). Еще во фрагментах о Реликвимини Пастернак писал, что «одухотворение» входит во все предметы и явления, лишь стоит «потянуть шнур» занавеса, «свивающий с границы неодушевленного» [4, 746]. Это означает, что представления о «занавесе» и «беге» у Пастернака по своим функциям подобны, смежны и взаимозаменимы: занавес — это материальное воплощение контакта (внешнего и внутреннего), бег — кинетическое, способ касания, передачи энергии, чаще всего с эффектом моментальности действия.

Все эти схождения позволяют соединить идею «вторженья дрожи» с появлением «божественного» существа, о чем говорят следующие строки стихотворения:

Тишину шагами меря,
Ты, как будущность, войдешь.

Ты появишься у двери

В чем-то белом, без причуд,
В чем-то впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют.

Причем первая строка хранит еще признак ин-,но звонкое [ж] уже заменяется ономатопоэтически на [ш/ш’], и в ней появляются реальные меры движении, проникновения — шаги [94], которые у поэта также связаны с обучением «бегу» и «вторым рождением». Идея «шагов» как перехода к «бегу» рождается у поэта в диалоге с «инстинктом» при переделке стихотворения «Марбург» (1928) книги «Поверх барьеров» ( «Шагни, и еще раз», — твердил мне инстинкт… «Научишься шагом, а после хоть в бег», — Твердил он…)вместе с реальным текстовым стихотворным воплощением идеи «второго рождения» (Я мог быть сочтен Вторично родившимся).Интересно при этом, что в первой редакции «Марбурга» (1916) также «были занавески» и Ласка июля плескалась в тюле, Тюль, подымаясь, бил в потолок(см. также 2.1., 2.1.1).

При обращении же к более поздним, уже цитированным нами текстам «шаги» некоего «ты» можно воспринять как вид «одухотворенной легкости и неотягощенного движения на грани полета» (о Скрябине) или «шаги по воздуху» (о Ларе). Все эти «панхронические» соответствия дают основания оживить в памяти строку о «шагах божества» и воспринять слова о «белых материях» анализируемого нами текста в библейском контексте, контексте «Преображения» (о чем говорится в работе [Смирнов 1996, 76–77]).