Поэт и проза: книга о Пастернаке

«Заветами» «ограждается» Пастернак от «исторического мира» и от «города» (ср. в стихотворении «Бальзак» (1927), в котором очевидна самоассимиляция поэта: Когда, когда ж… он оградится от забот Шестой главою от Матфея?),и только в библейских стихах Живаго «Сады выходят из оград».Именно в стихотворении «На Страстной» «СЮЖ» наиболее наглядно показано, как Пастернак ощущает пространство и время: ведь с детства для него «факты жизни — полные обряды». Здесь звучит ответ на вопрос «СМЖ», обращенный через форточку к детворе: «Какое, милые, у нас Тысячелетье на дворе?»(«Про эти стихи»), и пространство сливается со временем, ср.: Такая рань на свете, Что площадь вечностью легла От перекрестка до угла, И до рассвета и тепла Еще тысячелетье… И со Страстного четверга Вплоть до Страстной субботы Вода буравит берега и вьет водовороты.… И шествие обходит двор по краю тротуара, И вносит с улицы в притвор Весну, весенний разговор…(«На Страстной»). Время, следовательно, у поэта, как и в литургической литературе, с одной стороны, вечно, с другой — на каждом новом круге переживается заново вместе со всеми природными силами (ср.: Это поистине новое чудо, Это, как прежде, снова весна —«Опять весна»). Отсюда и «рост», и «течение жизни» у поэта органичны, незаметны в каждый отдельный момент, так как слиты с пространством, но становятся видимыми в критических состояниях природы и мира — когда « колеблется земли уклад».Именно в критических точках идея «бега» и «роста» обнаруживается на поверхности текстов, в других же точках реет « дух земли, Остановившей время».Во время таких остановок «мельница» как исходный символ изображения солярного круга превращается в «циферблат», а часы — в «солнечные» (ср. «В лесу», «Единственные дни»). Сам же лирический субъект оказывается внутри «солнечного круга», и каждый «глаз» его уподобляется светилу: Два черных солнца, бьющих из-под век; в «СМЖ» аналогом «солнца» становится цветок — подсолнечник,поворачивающий голову за солнцем (Иль подсолнечники в селах Гаснут — солнца — в пыль и ливень?). «Веки»же, как и у многих поэтов его времени, находятся в паронимической аттракции с « век ами» и уподоблены им семантически (Как музыка: века в слезах, А песнь не смеет плакать).

Интересно и то, что роман и жизнь Живаго открываются «Вечной памятью», которую вместе с людьми, «по залаженному продолжают петь ноги, лошади, дуновения ветра» [3, 7]. Так лирический субъект входит в свою жизнь в зимней метели, когда хоронят Марию Живаго (имя которой соотнесено с именем матери Иисуса), и мальчик плачет на могильном холмике матери. Затем, в «Рождественской звезде» «СЮЖ» будет разворачиваться та же картина: Стояла зима. Дул ветер из степи. И холодно было младенцу в вертепе На склоне холма.Так рождался для жизни и мук сын Марии, так начинался очередной круг «Святого писания» Пастернака, роман которого стал историей «Сына Бога живаго» (Мф. 16, 16).