Поэтические воззрения славян на природу. Нечистая сила и народные праздники

Jynaк ми кон(ь)а jездаше,
Предрагу cpeћy искаше;
Виле ми н(ь)его вићеше,
Jyнaкa сташе дозиват’:
«Овамо cвpaћaj, jyнaчe!
Teoja ce cpeћa родила,
Сунчаном ждраком повила,
Mjeceцeм cjajним гоjила,
Зв’jездама cjajним росила»[226]

.

Марку-королевичу вила предвозвестила его смертный час и в подтверждение слов своих послала его к горному источнику, заглянув в который королевич тотчас же прочитал на своем лице близкую кончину. Чехи до сих пор убеждены, что, глядясь в колодцы на «щедрый» вечер, можно угадать свое будущее; они ходят к источникам, прудам или рекам, бросают в них куски праздничных яств, плоды, орехи и причитывают: «Studánko! Pověz ty mne pravdu». Обитая в облачном небе, вилы = роженицы обладали живою водою райских ключей, черпали из них напиток мудрости и становились в разряд вещих жен, определяющих грядущие судьбы. Само название вилы указывает в ней пряху (от слова «вить»), т. е. деву, прядущую нить жизни, и вместе повитуху (повивальную бабку), присутствующую и помогающую при родах; свидетельства о ее прядильных работах приведены выше. Ганка упоминает о мифических пряхах – lichoplezi (= плетущие лихо, т. е. жизненные беды и смерть), соответствующих паркам; болгары знают злату бабу, которая научила женщин прясть и ткать; а в преданиях словацких еще не забыт золотой сплетенный шнур, тождественный с золотою веревкою германских норн. На Руси существует несколько поверий, поставляющих занятия пряжею и тканьем в связи с родами и смертию: во все святочные вечера не вьют веревок, опасаясь, чтобы беременная женщина не родила урода; где на Рождество плетут лапти, в том доме родится кривой ребенок; если пред Благовещением или Страстною неделею будет вывешен новый холст и под него подойдет зверь, то сейчас околеет, что напоминает нам посмертную сорочку, изготовляемую литовскими парками.

Болгары верят, что ко всякому новорожденному являются три (иногда две и четыре) чудесные девы и присуждают ему счастливую или несчастную долю; одна из них – старшая, которой и принадлежит окончательно решающий голос. Дев этих они называют: а) орисници или урисницы и b) наржчници. Первое название орис(з)ници имеет при себе в болгарском языке выражения: «Тжй му било урисано», т. е. предопределено, и «ризик» = «рисик» – счастие, судьба[227]. Наржчници = те, «кои наржчват колку и како ке живят родено-то, и що ке наржчат третья-та, това ке бидит»[228]. В первую ночь после родов приходят урисницы в дом разрешившейся матери и предвещают ее младенцу: сколько лет он проживет, какова будет его жизнь – счастливая или бедственная, с кем вступит он в брачный союз, какими болезнями будет страдать и какою смертию умрет. Рассказывают еще, что есть три урисницы добрые и три злые, что те и другие никогда не бывают согласны и ведут между собою вечную борьбу. Из трех добрых урисниц первая дает младенцу ум и знание грамоты, вторая наделяет здоровьем, красотою и даром слова, а последняя руководит его в продолжение всей жизни, учит ремеслам и доставляет случаи разбогатеть. Показываясь взрослому человеку, они предостерегают его от угрожающего несчастия. Всех урисниц много; они всегда юны и прекрасны и живут на Heбe; по свидетельству народной песни, они нисходят за душой умирающего человека в туманах (мгле) и вихрях:

Задале се силни-не ветро’и,
Задале се мжгли и пра’о’и,
По ним идет силни виулици.