Взял он крышку и закрыл гроб; хочет поднять ее и никак не сможет. Задыхается Святогор, просит Илью Муромца: «возьми мой меч-кладенец и ударь поперек крышки». Ударил Илья, и от его удара могучего посыпались искры, а где попал мечом-кладенцом – на том месте выросла полоса железная; ударил вдоль крышки – и выросла новая полоса железная. Так скончался Святогор-богатырь; Илья Муромец привязал его доброго коня к гробу, а меч-кладенец себе взял. Былина передает нам два старинные мифа: один – о жене великана и другой – о его смерти. По своему стихийному характеру великанки сближались с теми прекрасными облачными нимфами, с которыми бог-громовник заводит во время грозы любовные связи. Наравне с последними, дочери великанов могли обладать несказанною красотою; такова была Gerdhr: когда она отпирала своими блестящими руками (рука = молния) двери дома (= тучи), то кругом ярко озарялись и воздух, и воды. Боги весенних гроз и бурь вступали в брак с исполинскими девами: Фрейр с прекрасною Gerdhr, дочерью Gŷmir’a, Тор с великанкою Iamasaxa! Gunnlöd была любовницей Одина. В русской былине Святогорова жена отдается Илье Муромцу, как представителю Перуна, и погибает от меча-кладенца, т. е. умирает, пораженная молнией[444]
. Эта связь великанки с громовником рассматривается, как измена красавицы ее законному мужу; но есть другие варианты, где Илья Муромец заменен богатырем Добрынею, известным победителем Змея Горыныча, а великанка поставлена независимо от Святогора. Нагнал Добрыня поленицу[445] – женщину великую,Снова пустился за великанкою, ударил ее в буйну голову – поленица едет, не оглянется; повернул Добрыня к дубу в двенадцать сажен, попробовал силу своего удара и опять раздробил вековое дерево на тонкие драни. В третий раз догоняет он поленицу, бьет ее в голову палицей булатною –
Тяжело доброму коню везти двух всадников, стал он жаловаться; тотчас поленица вытащила Добрыню, глянула на него, и полюбился ей добрый молодец – пошла за него замуж. Русский богатырь попадает в карман великана или великанки; эта любопытная черта соответствует преданию Эдды, как однажды Тор ночевал в перчатке великана. Ясно, что эпические сказания о Святогоре стоят в несомненном родстве с песнями Эдды; это, с одной стороны, свидетельствует за глубочайшую древность их содержания, а с другой – за мифический характер выводимых ими лиц. Удары громовника, обыкновенно столь страшные и гибельные для великанов, здесь оказываются бессильными и причиняют не более беспокойства, как кусающие комары, нечаянно задетый камышек или прутик. Оба эти противоположные представления возникли под влиянием впечатлений, возбуждаемых в душе сверкающими молниями, которые то как будто дробят исполинские тучи, нанося им кровавые раны (т. е. низводя дождевые ливни), то как будто бесследно исчезают в их сгущенных массах. Предание о смерти Святогора объяснено нами ранее: гроб, окованный железными обручами, – метафора дожденосного облака, на которое зимняя стужа наложила свои крепко сжимающие цепи. При начале зимы впадает в оцепенение (= умирает) не только великан-туча, но и сам надолго замолкающий громовник; потому то же предание о безвременной кончине прилагается и к Илье Муромцу. Ехал он с Добрыней и Алёшей Поповичем, наехали на каменный гроб без крышки. Полез в гроб Алёша – ему велик, попытался Добрыня – ему узок; только лег Илья Муромец, как в ту же минуту – откуда ни возьмись – захлопнула его каменная крышка. Силится Илья своротить ее, не может. «Берите, – кричит товарищам, – мой меч-кладенец, да рубите им!» Принялись они рубить, но чем больше рубят – тем больше обручей охватывают гробницу. Эти губительные удары меча-кладенца тождественны ударам прута-молнии, погружающим сказочных героев в зимний сон или окаменение.