Поэтические воззрения славян на природу. Сотворение мира и первые существа

Дождевые ключи, бьющие из великанского. Дерева-тучи, текут медью, серебром и золотом и все, что ни коснется их, претворяют в свои блестящие цвета. Подобные представления, возникшие на почве метафорического языка – из сейчас указанного основания, скреплялись в убеждениях младенческих племен тою близостью, в какую стародавнее воззрение поставило понятия света и воды. Как стихии необыкновенно подвижные, всюду быстро проникающие, свет и вода производили одно общее впечатление стремительной текучести. В санскрите vâri – вода, у нас вар имеет значение и горячей воды и вообще жару; так, Афанасий-тверитянин говорит в своем путешествии: «в Гундустани же сильного вару нет». От того же корня произошли врети (варити), вре(е)мя – т. е. сначала жаркая часть года, а потом и весь годовой период, подобно тому, как слово лето получило более широкий смысл в выражении: «столько-то лет». От санскр. tap образовались: наше топить, равно прилагаемое и к воде, и к огню (топить печь, топлево, топленое молоко или масло, у-топить кого, по-топ = вода снегов, растопленных лучами весеннего солнца, наводнение), и лат. tepeo, tempus (время). В русском языке употребительны выражения: «пламя разлилось», «луна (или солнце) льет свой свет»; ср. немецкие обороты: «der mond über den berg sein licht ausgoss», «die sonne ergiesst ihre strahlen». В областных наречиях для обозначения рассвета говорят: «Солнышко спорыдает», т. е. восходящее солнце брызжет своими лучами; тот же глагол прилагается и к ярко вспыхнувшему пламени: «берестечко так и зарыдало!» Выше были указаны свидетельства, что небесные светила уподоблялись сосудам, наполненным светящеюся жидкостью, и лампадам, в которых горит масло. Для месяца существуют следующие метафоры: «шел я мимо, видел диво: висит котел о девяносто ведер»; «над двором-двором стоит чаша с молоком». Бледный свет луны уподобляется молоку, на что невольно наводили фантазию эпические выражения белый свет, белый месяц. По болгарскому поверью, ведьмы доят луну и из добытого молока приготовляют целебное масло. В силу той же метафоры получила название и матовая полоса Млечного Пути (пол. droga mleczna, нем. milchstrasse, лат. vialactea). Народ думает, что «млечный путь» есть молоко, не всосанное одним дитятею и разлитое по небу: предание, принадлежащее отдаленной старине, ибо оно встречается еще у греков. По их сказаниям, Гера оторвала от своей груди сосавшего Гермеса или Геракла и отбросила ненавистного ей ребенка; капли молока брызнули из груди и образовали «млечный путь». Отсюда видно, что поэтическая фантазия воспользовалась названием, данным Млечному Пути, и связала его с другою метафорою, по которой дождь, посылаемый тучами, назывался молоком; в туманных пятнах небесного свода она признала следы молока-дождя, разлитого богом-громовником; в следующих главах мы укажем, что дождевые тучи представлялись женскими грудями, а молния – прекрасным и сильным малюткою, который сосет из них молоко. У греков был миф о золотой солнцевой чаше, в которой Гелиос переплывает воздушный океан, что совпадает с изображением солнечного бога, плавающего в ладье, какое встречается на египетских памятниках. Римские писатели называют солнце fontem coelestis или aetherei luminis; идея эта по преимуществу соединялась с рассветом. Греки полагали солнцевы источники на восточном краю вселенной и, следовательно, смотрели на утреннюю зорю как на родник дневного света, которым она брызжет с востока. Но так как с зарею соединялась мысль о светлой богине весны, а с возвратом весенних дней отмыкались облачные криницы, то естественно, что представление о солнцевых источниках должно было прилагаться и к ясивой воде дождевых ливней. Сверх того, понятия блеска, чистоты, прозрачности на самом деле нераздельны с водою, которая нередко и сравнивается с кристаллом; озаренная лучами солнца и луны, она действительно поражает глаз своими золотыми и серебряными переливами. Выражения: светлый ручей, серебристая река принадлежат к числу самых обыкновенных; в народном заговоре читаем: «понеси ты, матушка быстра река, своей быстриной – золотой струей»; в «Слове о полку»: «уже бо Суда не течет сребряными струями»; в Суде Любуши вода названа сребропенною. Эпитеты быстрый (у сербов бистар – светлый) и синий одинаково придаются обеим стихиям: и воде (синий Дон, сине море), и огню (синее пламя, в «Слове о полку»: синий молнии); чешск. рramen значит ручей и луч; mare Balticum стоит в родстве с литов. baltas, baits и означает белое море; в предыдущей главе указано нами на связь слова белый с названиями рек, водяных нимф и эльфов, – точно так же, как прилагательное русый (= светлый) роднится с словами русло и русалка.

Народный эпос довольно часто говорит об источниках, текущих серебром и золотом, или заменяет их кипучими котлами, в которые стоит только окунуться – чтобы волоса, руки и ноги получили серебряный или золотой блеск. Одна из свадебных песен, записанных мною в Москве, рассказывает про кипучий колодец, пена которого есть чистое серебро и золото: