Поэтические воззрения славян на природу. Стихии, языческие боги и животные

Представление бессмертного напитка богов – медом дало мифическое освящение пчелам, приготовительницам сладких сотов, и как глубоко проникли убеждения о святости меда и пчел в нравы и культ различных народов – указывал уже Крейцер в своей символике. По русскому поверью, пчелы первоначально отроились от лошади, заезженной водяным дедом и брошенной в болото; рыбаки закинули невода в болото и вытащили оттуда пчелиный рой; от этого роя и расплодились пчелы по всему свету. Устраивая пасеку, пчеловод, для успеха своего дела, обрекает водяному лучший улей; иногда топит этот улей в болоте, а иногда оставляет на пасеке: в первом случае водяной умножает пчел и дарует обилие сотов, а в последнем охраняет заведение от всякого вреда. Апокрифическая беседа трех святителей говорит о создании пчел из тельца: «Явися Бог в Троице Аврааму, и закла Авраам телец на пищу, и от крови телчи возлетеша пчелы белы, яко снег». Водяной дед – собственно: дождящий громовник; конь и бык (телец) – зооморфические олицетворения тучи, «кровь» – метафора дождя, «пчелы» – молнии. Поэтическое уподобление молний пчелам возникло из следующих сближений: легкокрылая пчела, наделенная от природы острым жалом, напоминала этими признаками летучую и разящую молнию: в областном говоре жало называется жигало (от слова «жечь»; жигалка – свеча); она наделяет смертных сладкими сотами – точно так же, как молния низводит на землю небесный мед дождей. Осевший на дом пчелиный рой, по мнению древних, предвещал пожар[214]. В шуме летней грозы угадывали жужжание пчел-молний, роящихся в тучах и собирающих мед в цветущих облачных садах. Сравнение жужжащего роя с грозовым облаком встречаем у Вергилия. То же представление находим в северно-немецкой саге: однажды летом долго не было дождя в городе Schoppenstadt’e, и встревоженные горожане, боясь за свои нивы, решились послать старую женщину в Брауншвейг, где (как было известно) умеют вызывать небесные грозы: там дали старухе закрытую коробку, в которой был посажен пчелиный рой, и сказали, что в ней заключена гроза. Когда посланница возвращалась назад, время стояло жаркое и пчелы подняли беспокойное жужжание. Она стала опасаться, что вот разразятся громы и убьют ее, и потому раскрыла немного коробку, чтобы ослабить силу грозы; но едва это сделала, как весь рой вылетел и понесся обратно в Брауншвейг. Напрасно кричала старуха: «Gewitter, Gewitter, hierher hach Gross-Schoppenstadt!» – пчелы не воротились[215]. Чтобы плодились и умножались пчелы, на Руси держат на пасеках кусок меди, отбитый от церковного колокола; всего лучше, говорят знахари, если кусок этот будет отбит от колокола на первый день Пасхи, во время звона к заутрене. Звон, как мы видели, принимался за эмблему грома: как небесные пчелы-молнии начинают роиться весною, при ударах грозового колокола, – так стали верить, что медь, звучавшая на Светлое воскресенье, должна непременно помогать счастливому роенью обыкновенных пчел. То же значение имеет и следующий обряд: на Благовещенье, Вербное или Светло-Христово воскресенье пчеловоды приходят на свои пасеки между заутреней и обеднею, высекают огонь из «громовой стрелки» и, зажигая ладон, окуривают ульи с произнесением заговора на плодородие пчел; тем же огнем зажигается и свечка перед иконою соловецких угодников Зосимы и Савватия, которые, по преданию, были первыми распространителями пчеловодства в русской земле. Заговор состоит из молитвенных обращений к Зосиме, Савватию и архангелу Михаилу[216]. Очевидно, что вышеприведенные сказания о происхождении пчел представляют не более как поэтическое изображение грозы: бог-громовник, носясь на коне-туче, замучивает его в своей бурной поездке и топит в дождевых потоках, а из трупа коня исходят молниеносные пчелы; по другой вариации, они зарождаются «белые, как снег» (= светлые, блестящие) из крови убитого в грозе облачного тельца. По римскому преданию, пчелы произошли из сгнившего мяса быка («apes nascuntur ex bubulo corpore putrefacto»), подобно тому как, по скандинавскому мифу, карлики-молнии, словно черви (= личинки), родились из истлевшего мяса первобытного великана (= тучи)[217]. Рядом с этими мифическими сказаниями встречаем другие о преследовании облачных коров разящими молниями, которые несутся вслед за ними роем кусающих пчел или оводов; таковы греческие мифы о корове Ио и стадах Геркулеса, беснующихся от оводов, посланных Герою. В наших сказках герой, поступая на службу к бабе-яге, должен стеречь ее буйных кобылиц, которые всякий раз разбегаются от него в разные стороны; но ему помогают пчелы, они пускаются в погоню за кобылицами, жалят их и к назначенному сроку пригоняют домой. Так как мрак ночной отождествлялся с темными тучами, а в блистающих звездах видели молниеносных карликов, то естественно было возникнуть представлению звездного неба роем золотых пчел, посылающих на землю медовую росу. Малорусская загадка изображает звезды пчелами: «Jихав Яшка-семеряшка, за ним бжолы гу-лю-лю!» (месяц и звезды). Греки, даже в позднейшее историческое время, думали, что мед происходит от небесных звезд, а пчелы собирают с цветов только воск. Плиний называет мед «coeli sudor, sive quaedam siderum saliva». Дающие мед звезды, очевидно, соответствуют тем небесным пчелам, которые приносили мед для Зевса-ребенка. Подобно эльфам, живущим под властию короля или королевы, у пчел есть своя царица, а по отношению к звездам эту роль возлагает миф на луну, называемую в древних памятниках regina, βαδιλεια; как эльфы, так и звезды на небе водят хороводы – χοροι αδτρων. Пчела почитается священным насекомым – «божа пташка», по выражению украинцев. Илья-пророк ни за что не ударит громом в улей, хотя бы скрылся за ним нечистый дух (огненный змей); кого ужалит пчела, тот, по мнению народа, грешный человек; рой пчелиный, залетевший на чужой двор, сулит хозяину дома счастье; даже гнездо ос, если заведется под полом избы, принимается за добрую примету, и поселяне не решатся истребить его, чтобы не накликать беды; убить пчелу – великий грех, а воровство пчелиных колодок признается за преступление, равное святотатству. Воск издревле стал употребляться на свечи, возжигаемые в храмах, как жертва, особенно приятная божеству, без пчелы, говорят наши простолюдины, не могла бы совершаться обедня[218].