Поэтика

Блистая взорами, Евгений

Стоит подобно грозной тени,

И как огнем обожжена

Остановилася она (III, 41).

Быть может, чувствий пыл старинный

Им на минуту овладел (IV, 11).

И пилигримке молодой

Пора, давно пора домой, ...

Но прежде просит позволенья

Пустынный замок навещать (VII, 20),

В возок боярский их впрягают (VII, 32).

Стремится к жизни полевой,

В деревню, к бедным поселянам (VII, 53).

Она его не будет видеть;

Она должна в нем ненавидеть

Убийцу брата своего (VII, 14).

(Последние два примера даны в мотивировке героини, сквозь ее призму.)

Этот план высокого романа сочетается с планом романа бытового, который дают разговоры и повествовательные приемы. Вопрос о прозаической подпочве эпоса, о том прозаическом плане, на котором развивалась поэма, вставал не раз перед Пушкиным. Он писал по поводу "Кавказского пленника": "Описание нравов черкесских, самое сносное место во всей поэме, не связано ни с каким происшествием и есть не что иное, как географическая статья или отчет путешественника. Характер главного лица (лучше сказать единственного лица), а действующих лиц - всего-то их двое, приличен более роману, нежели поэме ...". По поводу "Бахчисарайского фонтана" он также писал: "Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины.

Aux douces loix des vers je pliais les accents

De sa bouche aimable et naive *.

Если вспомнить при этом прозаические планы и программы стихов, станет очевидно, что соотношение прозы и поэзии было для Пушкина обычным **; наличность программ и планов Пушкина доказывает нам, что общий композиционный строй его произведений восходит к плану, прозаической схеме; таким образом, отступления "Евгения Онегина" - несомненно основной композиционный замысел, а не вторичное явление, вызванное стихом *** (недаром один критик назвал их "наростами Стерна"), - но никогда оно не делалось само по себе самостоятельным, ощутимым моментом произведения, всегда оно так и оставалось подпочвой.

* Из чернового письма Н. И. Гнедичу от 29 апреля 1822 г. и письма А. А. Бестужеву от 8 февраля 1824 г.

** Прозаические программы были первичным явлением для Пушкина по сравнению со стихами, что согласуется с карамзинской традицией (слова). Нельзя не указать при этом на возможность постановки вопроса о происхождении пушкинской прозы из стиховых планов и программ. (Другое разрешение вопроса см. у Б. М. Эйхенбаума) 15.

*** Вопреки мнению М. Л. Гофмана о том, что отступления в "Евгении Онегине" - не общий композиционный замысел, а порождены стихом, "формой лирического романа".

5

Сопряжение прозы с поэзией, бывшее в "Евгении Онегине" композиционным замыслом, делалось ощутимым само по себе и становилось само в ходе произведения источником важных следствий. Приведу несколько примеров такого динамического использования. Роман начинается с речи Онегина:

"Но, боже мой, какая скука

С больным сидеть и день и ночь,

Не отходя ни шагу прочь!

Какое низкое коварство

Полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять,

Печально подносить лекарство,

Вздыхать и думать про себя:

Когда же черт возьмет тебя?"

Эта прямая речь как начало романа интересна, но она еще интереснее как начало романа в стихах. Ход разговорной интонации вторгается в стих: то, что в прозе ощутимо исключительно со стороны значения, - в стихе ощущается именно вследствие необычного сочетания разговорной интонации со стихом. Интонационные приемы развиваются у Пушкина все ярче - раз интонация ощутилась:

"Представь меня". - "Ты шутишь. - "Нету". (III, 2)

(в пределах одного стиха три интонации).

"Но куча будет там народу

И всякого такого сброду..."

- И, никого, уверен я! (IV, 49);

- И, полно, Таня! В эти лета

Мы не слыхали про любовь (III, 18)

(яркая разговорная интонация с вводом интонационного словечка и).

- Дитя мое, ты нездорова;

Господь помилуй и спаси!

Чего ты хочешь, попроси...

Дай окроплю святой водою,

Ты вся горишь... - "Я не больна:

Я... знаешь, няня... влюблена" (III, 19)

(отрывистая интонация диалога; повторения).

- Итак, пошли тихонько внука

С запиской этой к О... к тому...

К соседу... да велеть ему

Чтоб он не говорил ни слова,

Чтоб он не называл меня... (III, 34)

(еще более отрывистая интонация, недосказанное слово).

Князь на Онегина глядит.

- Ага! давно ж ты не был в свете (VIII, 17)

(интонационный жест).

"А я так на руки брала!

А я так за уши драла!

А я так пряником кормила!" (VII, 44)

(однообразная, возрастающая интонация).

Эти разговорные интонации, естественно возникающие при диалоге и становящиеся особо значительными в стихе, Пушкин использует и в других целях; он употребляет [их] в повествовании, когда интонационный налет как бы делает самое повествование некоторою косвенною речью героев:

Ее находят что-то странной,

Провинциальной и жеманной,

И что-то бледной и худой,

А впрочем очень недурной (VII, 46).

Та, от которой он хранит

Письмо, где сердце говорит,

Где все наруже, все на воле,

Та девочка... иль это сон?..

Та девочка, которой он

Пренебрегал в смиренной доле,

Ужели с ним сейчас была

Так равнодушна, так смела? (VIII, 20)

А он не едет; он заране

Писать ко прадедам готов

О скорой встрече; а Татьяне

И дела нет (их пол таков);