Поэтика за чайным столом и другие разборы

Интересно сравнить заострение критики истеблишмента в «После бала» посредством инцестуального мотива с изображением клана Курагиных в «Войне и мире», который сочетает фамильную общность, признаки инцеста (Элен и Анатоль) и аморализм высшей бюрократии. Варенька представляет собой как бы транспозицию в эту семью Наташи Ростовой, отражая растущий мизантропизм Толстого. Ср., кстати, объективное потворство старого графа Ростова развращению Наташи Анатолем.

421

Оно, кстати, естественнее соотносится с непосредственным психологическим содержанием рассказа.

422

Подобное замещение практиковалось уже в обрядах и сказках (вместо посвящаемого члена племени ритуальному умерщвлению могли подвергаться пленные-рабы, см.: Пропп 1946: 79), не говоря о развитой литературе.

423

Само отождествление героя с жертвой экзекуции дано впрямую в «Посмертных записках…» (ср. примеч. 48), где оно кристаллизовано в мотиве подмены трупа («Человек этот был я <…> мой двойник <…> известный <…> по <…> сходству со мною. Его шутя называли Александром II»). Дополнительный эффект состоит в том, что герой-рассказчик одновременно воплощает в себе и полковничье-императорскую фигуру: «Я, столько раз разрешавший это наказание <…> Очевидно, меня узнали <…> Главное чувство мое было то, что мне надо было сочувствовать тому, что делалось над этим двойником моим. Если не сочувствовать, то признавать, что делается то, что должно, — и я чувствовал, что я не мог», — совершенно в стиле размышлений в «После бала» о том, «что знал» полковник.

424

Структурным проявлением этой пассивности является композиционная открытость рассказа, предвосхищающая поэтику новеллы типа хемингуэевской, где кульминацией служит эмоциональный шок героя, а развязка сводится к его ‘уходу из этого города’ (рассказ «Убийцы»).

425

Ср. примеч. 39. В том же направлении может работать и распространение на героиню принципа отвержения мнимых невест (см. выше).

426

Этот элемент был присущ как древнему обряду укрощения, так и обрядам инициации, прямым наследником которых, собственно, и является телесное наказание военнослужащих.

427

Иванов, Топоров 1974: 88–90. Ср. выше о победе героя-рассказчика над полковником в сфере повествования.

428

Битье парнями девушек (и наоборот) сопровождается словесными формулами, акцентирующими мотивы здоровья и плодородия и употребляемыми также «в свадебном обряде <…> в той его части, когда ведутся приготовления к венчанию (resp. к первой брачной ночи) <…> иногда добавляя „Нехай тебе Бог благословить!“ <…> обращает на себя внимание устойчивость языческого смысла обряда и архаичность этого смысла <…> в редких случаях наблюдается его утрата под влиянием христианских евангельских представлений…» (см.: Толстой 1982: 63, 67).

429

Прояснение в «Посмертных записках…» (см. примеч. 48 и 52) некоторых архетипических основ комплекса, выраженного в «После бала», простирается до введения таких классических фрейдистских мотивов, как трудные отношения героя с матерью (и еще одной материнской фигурой) и гомосексуальные элементы в его характере: «У меня не было <…> чувства любви к матери <…> Я <…> чувствовал холодность и равнодушие к себе»; «Главн[ая] нян[я] <…> прямоносая женщина, с величественным видом [ср. Вареньку] <…> ко мне относилась <…> раболепно и вместе с тем строго. То она была царицей <…> то вдруг делалась притворяющейся девчонкой»; «Костя [младший брат] в одной рубашке перелез ко мне и начал какую-то веселую игру, состоящую в том, чтобы шлепать друг друга по голому телу», и с ужасом прерываемую воспитателем; «Я если любил в последнее время кого из мужчин, то любил [Аракчеева]», того самого, убийство любовницы которого, Настасьи, связывается у Александра с похотью и наказанием шпицрутенами.

430

Впервые: Жолковский А. К. Блуждающие сны: Из истории русского модернизма. М.: Советский писатель, 1992. С. 192–204.

431

Структурный разбор этого рассказа см.: Щеглов 1970.

432

Богатый спектр вариаций на эту романтическую тему являет поэтика Пушкина, у которого мы встречаем такие инвариантные мотивы, как: ‘любовь ценою смерти’, ‘страсть на пороге гибели’, ‘любовь к мертвенной красе’, ‘любовь у гроба (за гробом)’, ‘любовные объятия в возбуждающей близости трупа’ (ср. знаменитое «при мертвом!» Лауры и Дон Гуана в «Каменном госте») и т. п.; см. Жолковский 2005 [1979].

433

Более того, даже такой архисентименталистский текст, как «Бедная Лиза», включает осознание культурной относительности «чувствительного» мироощущения (см.: Жолковский 1994: 105–106).

434

Подробнее об этом см.: Фрейденберг 1936.

435

Сопоставление трех текстов носит историко-типологический характер (речь не идет о влиянии или заимствовании; тем любопытнее игра их сходств и различий).

436

Отмечено К. Чуковским; см.: Жолковский 1994: 331.

437

Слегка отличный текст под заглавием «Рассказ про даму с цветами» вошел в «Голубую книгу».

438