Поэты и джентльмены. Роман-ранобэ

Я нахожусь уже далеко к северу от Лондона; прохаживаясь по улицам Петербурга, я ощущаю на лице холодный северный ветер, который меня бодрит и радует. Поймешь ли ты это чувство?..»

Она подняла негодующий взгляд от страницы. Бросила лист.

– И все вот в таком духе далее.

Мэри Шелли покраснела:

– А что?

– Это писали вы.

– Разумеется. Я и не скрываю. Я начала здесь новый роман. Роман в письмах. Что в этом такого?

– Хорошее начало, – поддержала ее Остин.

Лавлейс не сводила с Шелли взгляд:

– Ничего такого. Кроме того, что вы так уже начали вашего «Франкенштейна», и было это… в каком, напомните мне, году? Не в восемнадцатом ли? Мне, видите ли, тогда было всего три года… И ваше произведение тогда просто ускользнуло от моего читательского взора.

Радклиф ерзала:

– Милая Ева, почему бы вам не опустить эту… штуку. Отдохнуть…

– Она не устает, – ответила за нее Лавлейс.

– Хотя бы не указывайте ею на меня.

Лавлейс взглядом отдала Еве приказ. Та отвела дуло старинного мушкета к окну.

– Серебряные пули нам не причинят вреда, – с вызовом выпрямила спину Шелли.

– Это вымысел, – поддержала Радклиф.

– Между прочим, Байрона! – уточнила Шелли. – Это он придумал про серебряные пули.

– О, вы желаете убедиться? А вы? Тоже нет? – И Лавлейс, нимало не обратив внимания на испепеляющие взоры, которыми наградили ее Радклиф и Шелли, обернулась к Остин:

– Так по поводу начала. Вам правда нравится?

Та пошла пятнами. Лавлейс взяла верхний листок из следующей стопки. Всего их перед ней было три.

– Вот тоже недурное, – дрянным голосом пообещала Ада и начала с выражением: – «Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену».

– А что с ним не так? – перебила, но тут же постаралась сохранить самообладание Остин.

– Прекрасное, – согласилась Лавлейс. – Афористичное. Мне вообще «Гордость и предубеждение» кажется вашим лучшим романом.

И гневно шлепнула рукопись на стол.

Остин вздрогнула, нервно обернулась на Шелли, на Радклиф.

– То, что ваше изделие по вашему приказу похитило наши новые рукописи, – подала голос Радклиф, – не дает вам морального права…

– О, до вашей новой рукописи мы сейчас дойдем, – заверила Лавлейс. – Я как раз собралась к ней прис…

Радклиф молниеносно перебросила себя через стол, цапнула крайнюю стопку.

Бах!

Запахло пороховым дымом. И через миг на пол рухнула и раскололась, подняв тучу гипсовой пыли, лепная роза. Все дамы посмотрели на серую плешь, обнажившуюся на потолке. Ева выдернула у Радклиф листы – отдала хозяйке. Снова подняла ружье.

– Вы не собираетесь нас убивать, – догадалась Остин.

– Что вам от нас тогда надо? – удивилась Шелли.

– Кроме как поделиться с нами зелеными плодами своей литературной критики, – снова окрепла духом Радклиф.

– Решение, дорогие дамы. Вот уже второй час мне нужно от вас только одно. Решение.

Остин, Радклиф и Шелли переглянулись. Снова посмотрели на Лавлейс. Их лица выражали умственное усилие.

– Но я не понимаю… – пролепетала Шелли. – Как это – код?

– Что ж, – устало ответила Лавлейс, – если надо, повторю и в сто двадцать восьмой раз. Код – это…

– Нет-нет, – деликатно перебила Остин. – Я тоже не понимаю. Не что такое код. А как это мы можем им быть. Кодом. Если мы…

– Вы не люди, – поняв вопрос, ответила Лавлейс. – Если пользоваться столь устаревшими, приблизительными и ненаучными определениями, как «человек» или «личность».

– Но я совершенно точно знаю… – закудахтала Радклиф.

– Я тоже совершенно точно это знаю! – хлопнула по рукописям Лавлейс. – Вы – все вы! – это знаете. Вы сами это заметили. Вы не можете придумать ничего нового. Ни одного хода. Ни одного персонажа. Ни одного типа. Ни одного поворота, которого бы не было в ваших прошлых книгах или письмах! Ни одного самого банального – но нового! – имени. О чем я вам и толкую второй час!

Остин дрожала от волнения:

– Да, но… Но кто… Если допустить, что вы правы… Чисто гипотетически. Вы не правы! Не правы! Но предположим на миг иное. Тогда кто, по-вашему, это все сделал? Собрал все наши книги, наши письма. Все, что мы когда-то написали. Выявил алгоритм. Превратил его в систему. И сделал из этого…

– Я поняла! Как пневматическое пианино? – вскрикнула Шелли и заплакала: – Я не код. – Выдернула из рукава платочек и зарыдала в него со всхлипами: – Я не пневматическое пианино!

К ней все бросились. Стали гладить. По темени. По плечам.

– Ну-ну… милая… рано плакать…

Лавлейс обошла стол. Присела перед плачущей на корточки.

– Дорогая, – печально заглянула в лицо, – мы умерли. Боюсь, что теперь код – даже я.

– Погодите! – Остин порозовела. – Но вы же… Вы, Ада, вы придумали Еву! Погодите! Да! – Глаза ее заблестели. – Ада, вы же придумали Еву. Это значит…

Радклиф встала с ней плечом к плечу. Губы ее сжались. Она вся внутренне подобралась, как крыса перед терьером:

– Ну-ну! Не унывать! Давайте же придумаем что-то новое! Немедленно! Пусть дрянное. Слабое. Но новое! Только так мы докажем… Самим себе! Что мы… – Она растерялась, какое слово было бы уместным, слово «люди» уместным точно не было. – Что мы – это мы. Вот.