Поэты и революция

Вспоминаю я часто легенду одну,
Вырастают преданья из жизни самой.
На Крестовой горе крест стоял в старину,
И возникла коммуна под этой горой.

На Крестовой горе отгремела дуэль,

Был один из противников насмерть сражён.
Вспоминает погибшего старая ель,
Головою качает: не лезь на рожон.

Под Крестовой горой – быт политкаторжан,

Гомонящий во двориках сереньких дач.
Им за прежнюю доблесть правительством дан
Шанс решенья житейских нехитрых задач.

Коммунары картошку сажают в золу:

В годы голода – самый картошечка смак.
Клубеньки семенные лежат на полу,
И гостей принимает радушный Маршак.

Здесь Зиновьев проездом порою бывал,

Киров жёг под сосной золотой костерок.
И никто из гостей в это время не знал,
Что судьбы переменчивой близится срок.

Нет, дуэли старинные – штучный товар!

Не на всех напасётся Россия крестов:
Забушует лихой репрессивный пожар,
Превращая товарищей в злейших врагов.

На Крестовой горе не найти старый крест,

О коммуне не помнят хозяева дач,
Но когда ветер сосны качает окрест,
В шуме леса мне слышится сдержанный плач.

Призраки Ингрии

Аникайнен и Эльфенгрен —
Имена былины достойны.
Девятнадцатый год гремел,
Красно-белые длились войны.

Как на Токсово бодро шли

Добровольцы – лишь знает ветер.
Возле Грузина полегли
Очень многие, пулю встретив.

Дни у Ингрии сочтены,

Вся история – две недели,
И Крестами Белой Стены
Наградить едва ли успели.

Лишь почтовой марки квадрат,

Где в рисунок кирху вписали,
Знатоку набалладить рад
О республике в Кирьясале.

Кто из наших рассудит дней,

Выбор чей из двоих фатальней,
Кто виновней, а кто правей —
Эльфенгрен или Аникайнен?

Эльфенгрен возглавил добровольческую армию и вёл её от шведской границы к Токсову, Если бы авантюра удалась, возникла бы республика Ингрия, Уже были напечатаны почтовые марки нового государства с изображением токсовской кирхи, учреждён орден – Крест Белой Стены. Не случилось. Республика с центром в Кирьясале продержалась недели две… В этих же краях действовал отряд «красного финна» Аникайнена.

* * *

«Акмеизм – тоска по мировой культуре»

О. Мандельштам

Век двадцатый входил

Неожиданно, резко и броско.
Паровозом дымил,
Как закушенной зло папироской.
Крепко сжата в руке
Смерть несущая дура-винтовка,
Свежий шрам на щеке,
И военная стать, и сноровка.

Он плечом вышибал

Особнячные двери и рамы.
Он врывался как шквал —
Только в обморок падали дамы.
Красотой мир спасти,
К сожаленью, уже не по силам.
Где бы силы найти,
Чтоб простить всё, что гнуло, косило?

Но под грубою той,

Залихватски-жестокою миной
Века облик иной
Просквозит обречённо-незримый.
На фронтах, в лагерях
В час вечерний, усталый и нежный,
Не забыл о стихах
Кто-нибудь в безнадёжной надежде.

И осталось в веках,

Словно голос печальный из бури:
– Акмеизм – тоска
По утраченной миром культуре!

Прогулка