Поэты и цари

Нет, так объяснить свое невмешательство он не может, хотя причины невмешательства эти самые, мелкобуржуазные, а по правде говоря – просто человеческие. Но интеллигент придумывает апологию режиму. Он объясняет окружающим, а в первую голову самому себе, что ничего, мол, подобного, никакая это не жестокость, а целесообразность. Что для реализации грандиозного замысла нужны грандиозные жертвы и т. д. И вообще даже если вам кажется, что этому нет оправдания, то тем не менее оправдание есть в смирении, в искуплении и страдании. И много еще всякой чепухи напишет и Булгаков, и следующие за ним, чтобы оправдаться перед самими собой за ту гнусную жизнь, которой их заставила жить эта ублюдочная советская власть.

На выходе этих душевных исканий мы получаем следующую формулировку: совок в конечном итоге строит общество по Божьему замыслу, даже если иногда кажется, что его строит дьявол. Соответственно я не борюсь с режимом не потому, что я трус, а потому, что с ним и не надо бороться.

* * *

Где-то в дебрях московских переулков обитает некий гражданин, который пишет роман об Иисусе Христе. Тут без усилий мы узнаем самого Булгакова. Пишет и пишет. Мало ли кто до него и после него писал роман по библейскому сюжету. Роман в меру хорош, в меру добросовестен, в меру тенденциозен. В нем отразились все предрассудки первой половины двадцатого века. И глупое богоискательство, и шок от кумранских находок, и атеистическая попса, и подсознательный страх перед гневом Божьим. Есть в нем и не задушенная до конца вера, по которой, как известно, нам всем воздается.

Помимо богоискательства, автор искал еще и вполне земной любви. Как всякий интеллигентный человек, он не мог полюбить красивую молодую незамужнюю девушку. Это было бы слишком банально. Незамужние девушки не интересовали нашего писателя. В них не было искушенности и бл…довитости замужних самок. А нашему аскету нужна была женщина искушенная, видавшая виды, готовая понять все его необычные «фантазии». К тому же с ней вообще не нужно строить быт. А строить быт – это так хлопотно, обременительно и отвлекает от размышлений про роман о Боге, что при мысли, что жена нуждается в еде, одежде и минимальном комфорте, сразу пропадало любое желание. Ну, вы понимаете, о чем я. И потом, у жены может возникнуть совершенно глупое стремление иметь детей. А это уже вообще ни в какие ворота. Начнутся пеленки, подгузники, соски, детские болезни, бессонные ночи. Пиши пропало. Чистая буржуазность. А нет ничего отвратительнее буржуазности.[4]

То ли дело замужняя дама. Особенно если у нее муж богач или ответработник (что одно и то же). Ее быт не нужно устраивать, трахай себе на здоровье, и дело с концом. Даже больше: у нее в случае чего можно и деньжат стрельнуть. Понятное дело, без возврата. Короче, замужняя дама (тридцать лет, высокая, брюнетка с хорошей фигурой, неудовлетворенная мужем) – это то, что нужно творческому человеку, размышляющему о Боге.

Так или иначе, но наш автор, которого Булгаков несколько самонадеянно называет Мастером, встречает замужнюю даму по имени Маргарита. Начинается любовь-морковь, страсти-мордасти. Мастер попадает в дурдом. А как иначе? Маргарита его ищет. В общем, все как в плохих романах.

Дальше автор делает несколько кульбитов. Блаженный проповедник, так страстно пытавшийся избежать смерти, оказывается Богом. Это странно, поскольку настоящий евангельский Иисус после Моления о Чаше в Гефсиманском саду накануне ареста уже все для себя решил и должен был быть абсолютно безразличен ко всему, что вокруг него происходит.[5]

Итак, по ходу дела выясняется, что Иешуа – это Бог. Но булгаковский Бог оказывается с изъяном. Так-то он вроде нормальный такой Бог, но одна червоточинка в нем есть. Он оказался удивительно тщеславным! Представьте себе: он находит нашего автора в дурдоме и решает помочь ему в благодарность за тот неоконченный роман о Боге, который Мастер писал до того, как его упекли в Кащенко.