Бревна в берег бьются лбами
В брызгах, в пене.
Что, затворы на излуке?
Эй, багры берите в руки
Дружно, ровно!
Снова лесу — путь свободный,
И река водой холодной
Моет бревна.
Словно праздник все справляем —
Нынче леса мы сплавляем
Ой немало…
Новостройки, принимайте,
Там, на Волге, поднимайте
Лес Урала!
ПОСЛЕ ДОЖДЯ. Перевод Б.Михайлова
У темной тучки много сил:
Грохочет, пробует свой голос.
И все живое дождь умыл —
Любой листок, цветок и колос.
Под солнцем снова ширь ясна,
А тучка дальше улетает,
Над полем радуга видна,
Дугой согнулась и сияет.
И веет легкий ветерок,
Листвой берез играя живо.
А по канавам, у дорог,
Ручьи стремятся торопливо.
Все радо: дождь так много дал
Хлебам, лесам, любой травинке.
На все он щедро нанизал
Свои блестящие дождинки.
Не зря ложились семена:
Пшеница вырастет густая…
Лесная наша сторона
Ждет не дождется урожая!
ГРОССМАН МАРК СОЛОМОНОВИЧ
Родился в 1917 году в Ростове-на-Дону в семье врача.
В 1931 году переехал в Магнитогорск.
Окончил Магнитогорский педагогический институт. С 1937 года живет в Челябинске.
Работал редактором отдела ЧелябТАСС, заведовал отделом молодежной газеты.
Участник Великой Отечественной войны.
После окончания войны был сотрудником газеты «Гудок».
Первые рассказы и стихи напечатал в 1933 году. Первая книга стихов «На границе» вышла в Челябинске в 1938 году.
Автор нескольких сборников стихов, изданных на Урале: «Прямая дорога» (1952), «Вокруг тебя» (1959), «Ветер странствий» (1960), «Лирика разных лет» (1974) и других.
Выпустил много сборников рассказов и повестей. Награжден орденами и медалями.
Член КПСС с 1941 года.
ЗЕМЛИ НЕМАЯ НИЩЕТА
Земли немая нищета…
Леса молчат навстречу бою.
У пулеметного щита
Трубач с холодною трубою.
Во тьме вмерзал губами в медь,
Бежал вперед под ярым градом,
Чтоб первым смерть преодолеть
Иль умереть с друзьями рядом.
Возьми слова, переиначь,
Но дело остается делом:
Ты звал на подвиги, трубач,
Я сам не трус и верю смелым.
Я верю слову и свинцу,
Что пробивают путь во мраке.
Я верю нашему певцу
В бою. На линии атаки.
РЖАВЕЕТ КАСКА НА МОГИЛЕ
Ржавеет каска на могиле.
Бежит дорожка к блиндажу.
…Мы под одним накатом жили,
Мы из одной жестянки пили…
Что я жене его скажу?..
БАЛЛАДА ОБ УРАЛЬСКОМ ТАНКЕ
Снаряды грызли землю Сталинграда.
Вскипала Волга. Мертвый плыл паром.
Горбатый, грязный, как исчадье ада,
Немецкий танк поднялся над бугром.
Он пол-Европы траками пометил,
Броней сметал он все перед собой.
И вот стоит у Волги на рассвете,
От выбоин и вмятин весь рябой.
Еще мгновенье — и на этом танке
Опустят люк. Рванется танк, дрожа.
Начнут полосовать его болванки
Тяжелое железо блиндажа.
Еще мгновенье…
Но в раскатах грома,
Стоявшая в укрытье до сих пор,
Рванулась из-за рухнувшего дома
Уральская машина на бугор.
Они сцепились, будто в рукопашной,
Сшибая бронированные лбы.
И замерли заклиненные башни.
И оба танка встали на дыбы.
…Мы шли вперед знакомыми местами,
Оставив на высоком берегу
Машину с опаленными крестами,
С оборванными траками в снегу.
А рядом с нами медленно и грозно,
Весь в ранах и рубцах, без тягача,
Шел танк уральский по земле морозной,
Магнитогорской сталью грохоча.
В пути спросил один солдат другого:
— Ты, кажется, с Урала, побратим?
И руку он потряс ему без слова.
И все без слов понятно было им.
В ОКОПЕ, В ПОЛЕ
Тишина полевая
И полыни пыльца.
Пыль полей истлевает
На морщинах лица.
И в душе у солдата
Эта тишь, как ожог.
Будто где-то когда-то
Я все это прошел.
Было, было все это
Наяву иль в бреду:
Я в зеленое лето,
Точно в реку, бреду.
Вскрикнут сонные гуси,
Просвистит ветерок.
Снова тихо над Русью
У полевок-дорог.
Ни войны и ни боли —
Только вёдро да синь,
Только гуси на поле
Окликают гусынь.
Никого здесь не травят,
Никому здесь не лечь.
И шумит разнотравье,
Точно бабкина речь,
Точно реченьки лепет
Там, в глуши, вдалеке.
…Самолеты — над степью!
Самолеты — в пике!
«Эка вьюга, эка скука…»
Эка вьюга, эка скука,
Не видать кругом ни зги…
Ходит в комнате разлука,
Только шаркают шаги.
Только дверь открыта в темень
Да в тумане голова.
Дышит медленное время:
Раз и два, и раз и два.
За окном метель хохочет,
Кличет голосом дурным.
Снега яростные клочья
Растекаются, как дым.
Сяду я на паровоз,
Под которым шесть колес.
Для разлуки лучше нету,
Для сердечных тех хвороб,
Как пойдешь бродить по свету —
Сиверок студеный в лоб!
И тогда от ярой сини,
От морозца близ лица
Вдруг, бывает, поостынут,
Успокоятся сердца.
…От откоса до откоса
Полотно мороз сковал.
Паровозные колеса
Бьют разлуку наповал…
«Маки просыпаются в районе…»
Маки просыпаются в районе,
Тает в небе синяя звезда.
Я стою устало на перроне,
Черные встречая поезда.
Лязгают составы буферами,
На кусты набрасывают чад,
Над Уралом низкими горами
Паровозы истово кричат.
Я стою вблизи локомотива,
Жгу табак недельного пайка.
Возле гор бездумно и лениво
Кучками летают облака.
А вокруг целуются и плачут,
Плачут и целуются опять.
Я один пока, и это значит:
Мне еще положено стоять.