Поэты XVIII века

В юности Майков был связан с сумароковской школой. Оттого он учитывал в своих одах в той или иной мере требования законодателя классицизма. Но Майков помнил, что в «Эпистоле о стихотворстве» Сумароков объявлял оды Ломоносова образцом. Потому он в своей практической работе открыто следовал рекомендованному когда-то образцу. В оде 1768 года, посвященной Екатерине, Майков, называя Ломоносова «несравненным», «певцом преславным россов», открыто признавался, что «подражает ему», и просил его:

Приди, настрой мне слабу лиру,
Дабы я мог пространну миру
Твоим восторгом возгреметь.

Майков видит и понимает, что главное в одах Ломоносова — его «восторг», что этой эмоциональной стихией и вызывается «громкость» стиля. «Восторг» у Ломоносова — это внутренне пережитый личностью поэта «метаморфозис России», искреннее чувство, которое передавало и выражало важнейший исторический этап жизни русской нации. Майков хочет перенять ломоносовский «восторг». Но позаимствовать искреннее чувство поэта нельзя, — оно всегда индивидуально и неповторимо. И тогда оказывается возможным воспринять внешние признаки стилистической структуры, в которой формализовался «восторг» Ломоносова. «Восторг» Майкова потому — риторическая фигура, не более, и применялся он для «громкого», пышного восхваления Екатерины. Падение содержательности оды продолжалось. Противоречие между содержанием и формой обострялось. Вот пример того, как при переносе образа из одной системы в другую утрачивалась его сила, погасал его поэтический огонь, исчезала заключенная в нем большая и смелая мысль. Уже в первой оде 1739 года Ломоносов, передавая чувство восторга от одержанной Россией победы, создает грандиозный и смелый образ:

Златой уже денницы перст
Завесу света вскрыл с звездами;
От встока скачет по сту верст,
Пуская искры конь ноздрями.
Лицом сияет Феб на том.
Он пламенным потряс верьхом;
Преславно дело зря, дивится:
«Я мало таковых видал
Побед, коль долго я блистал,
Коль долго круг веков катится».

Заставляя Феба любоваться победами русских, Ломоносов уподоблял его русскому богатырю (из былины или из сказки), скачущему на коне, из ноздрей которого сыпятся искры. Образ зари, восхода солнца, наступления нового дня служит той же цели. Этот образ, лишь немного видоизменяясь, пройдет почти через все последующие оды Ломоносова: «И се уже рукой багряной Врата отверзла в мир заря», или: «Заря багряною рукою От утренних спокойных вод Выводит солнце за собою».

Подражая, Майков конструирует из элементов ломоносовского образа риторическую фигуру, которая призвана лишь украшать, но не выражать новое содержание:

Там, где зари багряны персты
Восточну отверзают дверь,
Пути претрудные отверсты,
О россы, стали вам теперь.

Рифма Ломоносова: «перст — сто верст» связана с космически-сказочным образом. Майков ее меняет: «персты — отверсты» и начнет потом употреблять ее и в других одах, — подражание образцу распространялось и на рифму. Удачные рифмы поэта, редкие или устойчивые для данного жанра (оды), свободно заимствовались и беспрестанно употреблялись. Так, ломоносовские рифмы: «лира — мира — порфира», «дщерь — дверь», «понт — горизонт» и другие стали достоянием всех одописцев. Многократные их повторы служили наглядным свидетельством поэтического обнищания оды, оскудения возможностей жанра. Уподобил Ломоносов Россию «прекрасному крину» — и Майков воспользовался этим и в дополнение к ломоносовским рифмам к имени Екатерина («Екатерина — едина», «Екатерине — ныне»), которые он использовал, изобрел новую: «Екатерины — райски крины». Этим двум рифмам особенно повезло в одах 1760—1780-х годов. Чаще всех употреблял их В. Петров. В 1792 году И. И. Дмитриев в сатире «Чужой толк», высмеивая одописцев, в частности Петрова, отмечал и это однообразие рифм:

Тут на

йдешь то, чего б нехитрому умуНе выдумать и ввек: зари багряны персты,
И райский крин, и Феб, и небеса отверсты!