Поезд 666, или число зверя

год, как дембиль, гражданский человек, и мы с тобой зачем-то едем

в Москву в фирменном поезде (смотрит на расписание) номер 666.

Вовчик. Я в курсе. А обратный маршрут? Номер, пожалуйста!

Дрюндель. Номер 999.

Проводница (выходя из купе) . 665-й. Расписание читайте, если еще

не до конца мозги пропили.

Писатель. Хозяюшка! Что за вульгарные намеки? Лучше скажите, на

какой путь Ярославского вокзала прибывает наш комфортабельный

адский состав?

Проводница. На нулевой, чтоб вы знали.

Вовчик. На нулевой? Мужики! Я сильно пьян.

Писатель (проводнице) . Такое бывает?

Проводница. Не сомневайтесь, бывает. Первый путь ремонтируют, так

нас перевели на запасной, а он пока что без нумерации.

Дрюндель. Зеро, братцы, как на рулетке. Ставки сделаны, жребий

брошен.

Проводница. Не знаю, что у вас там сделано, а своего алкоголика

бросайте на следующей станции, если хотите ехать дальше без лишних

проблем.

Писатель. Сударыня, я вижу, у вас проницательный взгляд.

Проводница в поезде с таким номером не может не быть в душе хотя

бы отчасти Блаватской. Вы слышали когда-нибудь фразу: "В астрале

нет друзей?"

Проводница. Не знаю, кто там и что астрал, а блеваться можете на

вокзале, а не у меня в вагоне. Ты вот что: купил билет - предъяви,

а потом займи свое место и жди, когда чай будут разносить. Тут до

тебя один чеченец тоже каким-то Астралом-Асланом пугал, а у самого

паспорта не оказалось. Смекнул?

Вовчик. Схватил на лету! И лечу! (Падает лицом вниз.)

Дрюндель (подхватывая Вовчика в последний момент) . Слушай, мать,

все будет как на картине моего любимого художника - великого

русского живописца Левитана, то есть - "Вечный покой". Мы сейчас

упакуемся в купе, и до Москвы вы о нас не вспомните.

Проводница. Не надейтесь, вспомним. Мне хоть дембеля, хоть

генералы, а как сели в вагон - живите по правилам Министерства

путей сообщения.

В коридор выходит женщина.

Женщина. Вот деньги за белье - за меня и за маму.

Голос старухи. Ой, да что ж такое? Обманула меня дочка. Завела и

бросила в темный погреб. За что же, люди добрые?

Женщина. (машет рукой) . Не обращайте внимания. При дневном свете

- нормальная, а как останется одна в темноте -как дитя малое,

всякую ерунду молотит.

Вовчик (внезапно оживляясь) . Рота, отбой! Пять минут побриться,

подшиться!

Дрюндель. Тиха, зема, тихо! Высадят!

Подхватывает Вовчика и вместе с Писателем тащит друга в пятое

купе. На шум из третьего купе выходит Ю л я. Писатель с ходу

налетает на нее, и оба замирают друг напротив друга.

Дрюндель. Виноват, девушка! Мы, кажется, попутчики. Вы до Москвы?

(Кивает на Вовчика.) Не судите строго: встреча однополчан, три

товарища, три кореша. Один не рассчитал сил...

Вовчик . Мятежный парус сорван бурей! Не выношу поездов! Качает!

Так куда едем? В Ригу?

Дрюндель. Ни в коем случае, Вовчик!.. Писатель, ты нас втравил в

эту поездку, будь добр объяснить дружбанам, куда и зачем едем. С

застенчивой ухмылкой.) Да не смотри ты в упор на человека, как

снайпер на мишень! Видишь, девушка смущается... (Юле.) Эти москвичи

вечно затащат в поезд , ничего толком не сказав... Сейчас мы Вовчика

загрузим, и все будем тип-топ... Писатель, очнись! Э-э!..

Махнув рукой, один затаскивает Вовчика в купе, оттуда слышно

неразборчивое мычание, властные окрики, и еще множество звуков,

которые производят люди, оказавшиеся в узком пространстве.

Короткий гудок, мигание огней и теней, оглушительный грохот

проходит встречный поезд. Юля и Писатель молча смотрят друг на

друга. Писатель, поколебавшись, шагает вслед за Дрюнделем.

Мелькание и грохот прекращаются, снова сменившись ровным светом и

мерным постукиванием колес.

В коридор выскакивает Дрюндель.

Дрюндель (с ухмылочкой) . Тело уложено, хотя и не обмыто.

Женщина. А что это вы обмывали до посадки в поезд?

Дрюндель. Праздник армейской корочки. Объясняю в двух словах.

Послали нас после учебки комаров кормить в Забайкальский военный

округ, и двадцатого же августа, только позапрошлого года, мы

тянули кабель на учениях. Про нас в штабе на пару дней натуральным

образом забыли. До полевой кухни - километров двадцать, тушенку

съели накануне, так что оставалось грызть сухари, да друг другу

рассказывать, чем нас кормили на гражданке соответственно бывшая

жена, тетушка и маманя. Тогда-то мы и решили, провались все на

фиг, но двадцатое августа - это свято, это один раз и на всю

жизнь, вроде аппендицита, и потому каждый год мы этот день обмоем,

как положено. И вот, подгадали, - страну путчит, а у нас праздник...

Женщина. А для чего же вы в Москву наладились? Защищать Белый дом

от идиотов?

Дрюндель. Не знаю. В Москве живет ротный, который Писателя посадил

на губу за три дня до дембеля. Вам, дамам, не понять, но друган

наш по такому поводу чуть не повесился на солдатском ремне

дежурный забыл отобрать. Вовчика тогда в другую часть направили,

так спасибо, я в окно заглянул и увидел, как Писатель в петлю

пристраивается. Я и думаю: может, Писатель, отыскал ротного? Если

так - я с радостью займусь воспитанием старшего по званию.

Женщина. И для этого надо было втроем собираться!

Дрюндель. Обязательно! В армии у нас у всех что-то отбили: у