Поезд 666, или число зверя

Писатель (увернувшись) . Вовчик, дело не в форме, а в содержании,

не в номере поезда, а в пассажирах, которые в нем едут.

Дрюндель (утираясь) . А едут в нем три классных чувака, старые

кореши, один из которых, не спросясь других, перевел стрелку на

боковую ветку.

Вовчик. А мне ваша ветка!.. По боку! (Начинает включаться в смысл

сказанного.) Почему боковую? А?

Писатель. Это Дрюнделю так кажется, что на боковую. На самом деле

я вас вывожу на магистральный путь, по которому давным-давно

движется все человечество.

Вовчик. На большую дорогу? Ночью? Рентабельный вариант. Кооператив

"Трое с большой дороги". Ты уверен? У нас есть задатки?

Писатель. Вовчик, не придуривайся. Я говорю о пути демократии и

прогресса. Сейчас в Москве решают судьбу России...

Вовчик. Так вот зачем едем? Защищать Белый дом! Мужики! Это не

проханже! Мама не в курсе. Погибну за свободу - убьет не глядя!

Писатель. Долой предрассудки, Вовчик! Жизнь твоя гарантирована во

всех отношениях. Поезд - что надо, и едем мы в Москву, но не

бухать в продолжение праздника, и не стоять на баррикадах, потому

что все там решится без нас, а чтобы начать новую жизнь. Вы в

своем Калинове всего-то год с лишком, а уже закисли. Я за

вчерашний день весь этот городишко осмотрел. Перспектив - никаких,

развлечений - на копейку. Не век же Дрюнделю таскать тебя пьяного,

словно хоругвь на крестном ходе, по калиновским улицам. Мы,

конечно, друг за друга жизнь готовы отдать, но не так же задешево!

Ты видел наших попутчиков по вагону? Паноптикум! Возможно,

неплохой народ, но что ни случись, им все по барабану. По ним

проедут поездом -так и будут ходить, перерезанные надвое, с

вывалившимися кишками, а если им на это укажут, удивятся и тут же

забудут. А вот мы имеем шанс, мы вообще их последний шанс на

перемены в этой скотской жизни.

Дрюндель (Вовчику) . Он и мне все это говорил. Я-то думал, мы едем

чистить морду ротному, а вон как дело поворачивается. Не знаю, не

знаю...

Писатель. В Калинов вы уже не вернетесь. Разве что через мой труп.

Да, господа, пора совершать поступки! Как мы говорили в армии:

"Масло съели, день прошел"? Хватит! В жизни должно быть что-то

позначительнее пайки масла. Мы дадим последний и решительный бой

старым хозяевам жизни. По большому счету, их время прошло. Грядет

новый порядок вещей, без насилия, без войн, без идеологии. История

кончается, и это даже немного грустно. Эти партийные старперы иих

сынки немедленно ринутся в новую власть, а мы их опередим. Втроем

мы черта переиграем... Вот ты, Дрюндель, что хочешь получить в

Москве?

Дрюндель. Основать театр своего имени . Только ради Бога,

Писатель, не думай, что я согласен. Отнюдь!

Писатель. Собственный театр? Запросто! Как тебе понравится

Европейский художественный академический театр имени Дрюнделя?

Звучит? Звучит!.. А ты, Вовчик, чем хочешь в Москве заняться?

Вовчик. Водить иностранцев. На экскурсии. От Василия Блаженного.

До Исторического музея. (Приходя в волнение.) Вы не поверите, но я

мог бы хоть сейчас с завязанными глазами провести вас по музею

Прадо в Мадриде или Лувру, где ни разу не был, но знаю наизусть,

на какой стене висит любая картина.

Писатель. А потому вместо того, чтобы работать умственным

пролетарием на приезжую публику, ты создашь в Москве собственное

агентство Кука - и овладеешь туристическим рынком страны. Впрочем,

по двадцатым числам каждого августа тебе разрешается, тряхнув

стариной, водить нас по Лувру и Прадо. А мы тебя за это угостим

пивом.

Пауза.

Дрюндель. Понятно, Вовчика ты тоже не убедил. Писатель, меня так и

подмывает спросить: а чем ты займешься? Писать репортажи о нас в

свой молодежный журнал?

Писатель. С журналом покончено, я с прошлой недели там больше не

работаю. Вы тоже напишите заявления об уходе. Я нашел подходящие

места для всех троих...А через годик-полтора, когда мы встанем на

ноги, я на свои деньги напечатаю книгу - тиражом, как у Евтушенко,

а качеством - как у Бродского. Кстати, вот вам одно стихотворение,

родилось по дороге в Калинов. Называется "Разговор в конце

новогодней ночи". (Декламирует.)

Уснувшие улицы, хлебозавод, гаражи и заборы и наконец-то

- ступени подъезда.

Снятые перчатки, повешенная на ветку шапка и чуть

дрожащий голос:

"Как я разочарована. Вы этого просто не видите!" Хорошо,

разве я против?

Целуемся. Снова целуемся.

Снежные сумерки ее опущенных век.

Первая капель января в сердце.

Дрюндель. Писатель, а тебе не кажется, что это - перебор? Сколько

можно сидеть на игле у прошлого, я бы так сказал.

Писатель. Это не прошлое. Это вечное.

Дрюндель. Пускай вечное, но жизнь-то у нас преходящая - бренная,

тленная, местами гниловатая, поганая, по большому счету, жизнь. Я

бы на твоем месте, например, постучался в дверь соседнего купе. Ты

как хочешь, но я-то видел...

Писатель. То, что ты видел - только видимость. Я хочу жить и

радоваться жизни всеми доступными средствами, но только по полной

выкладке. Запомни, Дрюндель, если уж охмурять женщину, под ноги ей

ты должен бросить если не всю Вселенную, то уж Москву - совершенно

точно.

Дрюндель. Скажешь тоже! Моим бросишь Москву на растерзание, так