Поезд М

– Не волнуйтесь, – сказала я, – теперь я прекрасно себя чувствую. Но мне понадобится стул.

Я встала, надела ботинки, подобрала снимки с пола: абрис костылей Фриды, ее кровать, призрак лестницы. На снимках был особый свет – атмосфера болезни. В тот вечер я сидела в саду перед почти двумя сотнями слушателей. Не могу внятно объяснить, о чем я говорила, но в финале спела им, как пела птицам на моем подоконнике. Песню, которая пришла ко мне, когда я лежала на кровати Диего. Песню о бабочках, которые Ногути подарил Фриде. Я увидела, как по лицам директрисы и других женщин, которые с такой нежной заботливостью хлопотали вокруг меня, льются слезы. По лицам, которых я теперь уже не помню.

Костыли Фриды Кало, Синий дом

Поздним вечером в парке напротив моего отеля происходила вечеринка. Головная боль у меня полностью прошла. Собрав чемодан, я выглянула в окно. Было только седьмое мая, но на деревьях висели крохотные рождественские электрогирлянды. Я спустилась в бар и выпила стаканчик совсем молоденькой текилы. В баре было пусто: почти все отправились в парк. Я просидела там долго. Бармен вновь наполнил мой стакан. Текила пилась легко, как цветочный сок. Я прикрыла глаза и увидела зеленый поезд с буквой “М”, вписанной в круг; поезд был тускло-зеленый, как спина богомола.

Платье, Синий дом

Как я потеряла “Заводную Птицу”

* * *

Зак оставил мне сообщение. Его пляжное кафе открылось. Для меня кофе бесплатно, сколько захочу. Я порадовалась, что мечта Зака сбылась, но ехать куда-либо как-то не решилась, поскольку дело было в длинные выходные на День памяти павших[25]. Город обезлюдел, а я как раз таким его и люблю, и в воскресенье покажут новую серию “Убийства”. Я решила заглянуть в кафе Зака в понедельник, а выходные провести в городе, в компании инспекторов Линден и Холдера. В моей спальне полный беспорядок, сама я – чумичка чумичкой, и что же – планирую морально поддержать инспекторов, которые безмолвно страдают, на тягомотном дежурстве в своем драндулете жадно хлещут холодный кофе, ведут наружное наблюдение, хотя все следы, подобно этому кофе, давно остыли. Сходила в корейскую кулинарию, набрала полный термос кофе, поставила его у кровати про запас, выбрала книгу на своей книжной полке и отправилась на Бедфорд-стрит.

В кафе ’Ino было пусто, и я с удовольствием сидела и читала роман Роберта Музиля “Душевные смуты воспитанника Терлеса”. Принялась размышлять над первой фразой: “Маленькая станция на линии, ведущей в Россию”, завороженная мощью незамысловатого предложения, которое невольно увлекает читателя через нескончаемые пшеничные поля к тропе, ведущей в логово садиста-хищника, который задумал убийство неиспорченного мальчика.

Я читала до вечера, а по большому счету бездельничала. Повар жарил чеснок, напевая песню на испанском.

– О чем эта песня? – спросила я.

– О смерти, – ответил он со смехом. – Но вы не расстраивайтесь: все остаются живы, она про смерть любви.

В День памяти павших я проснулась рано, привела спальню в порядок и уложила в мешок все необходимое: темные очки, бутылку щелочной минералки, маффин с отрубями и мою “Заводную Птицу”. На станции метро “Западная Четвертая улица” села на поезд маршрута “А”, доехала до “Брод Чэннел”, сделала пересадку; весь путь занял пятьдесят пять минут. Кафе Зака было единственным на уединенном отрезке, который мэрия выделила арендаторам на длинном променаде, что тянулся вдоль пляжа на Рокуэй-Бич. Зак обрадовался мне, со всеми меня познакомил. А потом, как и обещал, подал мне бесплатный кофе. Я пила этот черный кофе стоя, глазея на окружающих. Атмосфера была беспечная, расслабленная, в приветливой толпе смешались раздолбаи-серфингисты и семьи рабочих. Я удивилась, заметив, что в мою сторону катит на велосипеде мой друг Клаус. Он был в рубашке с галстуком.

– Ездил в Берлин навестить отца, – сказал он. – Я только что из аэропорта.

– Ну да, аэропорт Кеннеди тут под боком, – засмеялась я, глядя, как самолет, летящий низко-низко, заходит на посадку.

Мы уселись на скамью и стали смотреть, как маленькие дети пытаются оседлать волны.

– Основной пляж для серфинга тут рядом, около пристани – всего в пяти кварталах.

– Похоже, ты хорошо знаешь этот район.

Клаус вдруг посерьезнел:

– Ты не поверишь, но я только что купил здесь, у залива, старый викторианский дом. С громадным двором – посажу гигантский сад. В Берлине или на Манхэттене я никогда бы не смог обзавестись садом.

Мы пересекли променад, Клаус взял себе кофе.

– А Зака ты знаешь?

– Все знают всех, – сказал он. – Тут настоящая община.