Поезд на Ленинград

– У меня все в порядке с умом, как и со слухом и зрением. Все слышали, как товарищ Месхишвили сказал, что его жена убивает по приказу своего начальства. И стал стрелять в вас.

– Ну знаете ли… – ошарашенно выпучивая глаза, пытался найти какое-то объяснение старый доктор, но слов не находилось. – Сам Месхишвили и выстрелил в вас иглой! Если уж вам так хочется растолковать эту нелепость. Он тоже находился перед вами, когда боролся с товарищем уполномоченным.

– Вы убили Даниэла Месхишвили. – Белов взял себя в руки. Он, видно, сам от неожиданности чуть не потерял контроль над ситуацией.

Грених следил за его реакцией. Иголок шахматист уж точно никак не ожидал. Стрелять из сарбакана – и это в двадцатом-то веке! Но хода назад уже не было. Влез во все это – придется идти до конца. Времена нынче настали такие, если не ты обвиняешь, так тебя. Засуетился. Боится, что подумают, что это он иголки подсунул.

Все сидели притихшие, никто особенно не рвался распутывать клубок, кто-то принял выжидательную позицию, Саушкин и Агранов тоже наблюдали. Поезд мчался, вагон раскачивался. Пахло хвоей. Хотелось думать, что ею. На самом деле несло мертвечиной, тухлятиной, и очень прилично, хоть нос затыкай. Взгляд Феликса упал на натекшую под красавицей-грузинкой лужу крови, края которой уже стали подсыхать. Молодая женщина по-прежнему держала голову на коленях, неестественно скрючившись. Казалось, что она жива, только немного устала, прилегла. От движения поезда ее слегка качало. Безжизненные пальцы свисающей руки касались пола, задевали кровь под ее ботинками, двигались вперед-назад, вперед-назад, размазывая густую бордовую субстанцию по полу.

Уж больно долго Феликс на нее смотрит, Саушкин нахмурился. Протопал по проходу, вытянул какой-то платок из вороха ее узелков и накрыл мертвой голову. Феликс невольно отвернулся. Глазу некуда было упасть – посмотрел на второй труп.

– Он не мог умереть от выстрела… – вслух подумал он. – Ему локоть прострелило. Почему вы так равнодушны к тому, что были найдены иглы? Почему никто ничего не желает предпринять? Что вообще здесь происходит? Почему человек умер… от такого простого ранения, да еще и с искаженным лицом? Два доктора в вагоне!

– Вы забываете, что работник угрозыска ударил молодого человека в висок револьвером, – совладав с собой, уже гораздо тише заявил доктор Виноградов. – Я полагаю, произошел разрыв важных сосудов.

– Это что же, – тотчас взвился Саушкин, – вы меня сейчас подставить пытаетесь? Хорошенькое дельце! Я имел право его убить при задержании. Все видели, какое он оказывал сопротивление. Рвался как бешеный. Но я всего лишь оглушил его. А вы сейчас говорите, что я его нарочно угрохал, что ли?

– Ни в коем случае. Разрывы сосудов внутренние, – сдал назад главврач Кремлевской поликлиники. – Инсульт, так сказать – апоплексия… Быть может, у него была к нему предрасположенность.

– В таком-то возрасте! – скривился Саушкин. – Гроссмейстер прав – вы убили своих пособников, и шабаш. В Москве товарищ Грених сделает анализ этих игл, тогда и посмотрим, что к чему.

– Зачем мне было их убивать? И как я, по-вашему, дотянулся бы до Лиды? – взвился доктор, утирая потный лоб дрожащей рукой.

– Ну уж знакомство-то свое с ней вы не станете отрицать? – выкатил грудь уполномоченный.

– Да, мы знакомы, по службе… были, – достал доктор платок и промокнул лицо. – Лида действительно медсестра в Кремлевской поликлинике. Но это еще не означает, что я велел ей кого-то убивать. И тем более не означает, что я стрелял в ее мужа иглами. Черт знает что такое! Сумасшедший дом какой-то.

– Сумасшедший поезд, – поправила язвительно Стрельцова.

– Судя по заявлению ее мужа, она причастна к… – начал Саушкин.

– Вы не имеете права оперировать непроверенными сведениями, – взмахнул рукой доктор, будто желая, чтобы Саушкин исчез. – Не нужно давить! Со мной этот номер не пройдет. Вольф прав, хороши нынче сотрудники милиции. Прямо перед его носом происходит два убийства, а он ничего не смог заметить. Слушают этого шахматиста-выскочку, который только и знает с начала поездки, как языком трепать. Хороша же у нас правоохранительная система. Что вы сделали, едва поезд тронулся и вы объявили, что ищете преступника? Какую работу в этом направлении вы провели? Только запугивать мастаки. А вы, профессор, – резко обернулся он к Грениху. – Вы приглашены сюда, как я понял, чтобы выяснить, есть ли преступник среди нас? И что вы делаете? Сталкиваете нас лбами! И молча наблюдаете, как мы пытаемся друг друга не сожрать. И не сожрем! Не дождетесь. – И Виноградов демонстративно сел.

Но тотчас вскочил и стал в негодовании трясти в воздухе пальцем.

– Что бы эти двое ни совершили, но при первых же заданных вопросах наложить на себя руки, пытаться бежать из летящего на всех парах поезда – это, знаете ли, – у страха глаза велики! Вот что это такое! Любой советский человек, увы, знает, коли тебя в чем-то заподозрили – пиши пропало. Все! Не отвертишься, хоть стреляйся.