Поезд на Ленинград

– О том, как негорбящийся отдал приказ своим профессорам зарезать на операционном столе своего лучшего главнокомандующего из страха, что тот займет его место. И как тот покорился… О неизбежности участи тех, кто вынужден пребывать в подчинении. О том, что даже лучшие в своем деле могут пасть от руки диктатора.

– Значит, потребуется использовать всяческие медицинские термины. Вы разбираетесь в них?

– Это ерунда! Схожу к знакомому врачу, он подскажет.

– Как резать язву желудка? – недоверчиво спросил режиссер, продолжая подмигивать юной артистке.

– А чего?

– Не излишне ли будет физиологично?

– Я постараюсь, чтобы было о-очень физиологично, до тошноты. И прототипом профессора, который безжалостно зарежет Фрунзе, сделаю главврача Кремлевской поликлиники… доктора Виноградова. У него, кажется, конвейер смерти давно налажен. Назову его по-другому, например, профессор Лозовский. Виноград – это лоза, а Лозовский – это Виноградов. И самое главное – название! – Пильняк призадумался, бросив хитрый взгляд на Агранова.

– Название нужно при таких делах как следует завуалировать, – подал голос Ося Кассиль. Подойдя к граммофону, он перевернул пластинку и сделал несколько оборотов ручкой. – Вот как у вас в «Голодном годе» умно все показано. Нет авторской позиции. Все герои говорят сами за себя и отвечают сами за себя. А автор как будто и ни при чем.

– Верно, – Пильняк даже подпрыгнул. – Повесть… м-мм… ну кто я, в сущности, сейчас? Ну кто? Ну возглавляю… пока… Союз писателей. Тень!

– Вы – наше солнце! – воскликнула Лиля Брик, имея целью подцепить своего любовника, который весь вечер демонстративно ее не замечал, – верно, все-таки поссорились накануне.

– Солнце – Маяковский. Я – луна, – скромно улыбнулся писатель.

– Непобежденная луна, – подчеркнул Мейерхольд.

– Непогашенная! – возликовал Пильняк. И заунывно, нараспев начал декламировать: – Непогашенная белая луна, ненужная городу, взирающая на город равнодушно, белая луна в синих облаках и черных провалах неба! Повесть непогашенной луны! – и он потер руки. – Сам черт не догадается, а содержание могут и не понять…

– Как бы черт луну не похитил, как было у Гоголя, – вставил Мейерхольд, пристально вглядываясь в свои карты и что-то взвешивая в уме.

– О, хорошо вы Гоголя помянули, – поднял палец Пильняк. – Не совершить бы ошибки, как это было, помните, в прошлом году со странненьким таким, белесым… как его, ну кто вспомнит? В «Красной Нови» он напечатал пародийный роман, что-то как раз про Гоголя, потом всем поперек горла была эта публикация, полетели головы редакторов…

– Кошелев! – подсказал Ося Кассиль.

– Точно, он. Еще говорят, его жене было поручено его убрать. Так ли это, Яков Саулович?[13]

– Сколько же сказок про нас сочиняют, – вздохнул тот, не отрывая взгляда от белеющего рассветным огнем окна и полотна крыш за ним. – Чувствую себя и Змеем Горынычем, и Кощеем, и Ягой сразу.

– Главное, не чувствовать себя Ягодой, остальное поправимо, – хихикнул Мейерхольд.

– Заручиться бы чьей-нибудь поддержкой из Главлита, – продолжал бросать Пильняк хитрые взгляды за плечо на замначальника Секретного отдела. – Если напишу до конца месяца, можно попасть хотя бы в майский номер «Нового мира»[14].

– Есть такой человек, – повернулся Агранов, налил себе еще коньяка, глотнул и продолжил: – Из прокуратуры. Имеет ниточки в Главлите. Он у меня в долгу, поэтому в просьбе поддержать вас не откажет.

– Кто же эта таинственная личность? – поднялась Лиля Брик, по-кошачьи потянулась и, качая бедрами, подошла к окну. Опустив локти на подоконник, выгнула спину. Из-под короткой юбки показались кружевные подвязки заграничных чулок и белая полоска голой кожи.

– Губпрокурор Швецов. Часто бывает в кафе «Артистическое», поймайте его в неформальной обстановке, намекните, что от меня.

Глава 7. Миттельшпиль. Грених берет расследование в свои руки

1 января 1929 года. Октябрьская железная дорога. Скорый поезд на Ленинград

– Позвольте узнать, – Грених сделал пол-оборота к Вольфу, – откуда вы черпаете свою информацию?

– Я – журналист, и мне многое известно, – с язвительной вежливостью ответил тот. – Источников своих я обычно не раскрываю. Но поскольку случилось, что мы едем в одном вагоне с замшефа Секретного отдела, мне придется быть предельно откровенным. Яков Саулович, – он чуть повысил голос, чтобы было слышно на том конце вагона, но пристально и с ненавистью смотрел в глаза Грениха, – Яков Саулович, вам поклон. Итак, в кафе «Артистическое», что напротив МХАТа, я случайно стал свидетелем, как Борис Андреевич Пильняк, глава Союза писателей, просил Швецова замолвить за свою повесть словечко в Главлите.