Поезд на Ленинград

– И что же с того? – взвился Пильняк, вскакивая и почти ловя на лету свои очки, от быстрого движения чуть не полетевшие с носа на пол. – Пол-Москвы его о чем-то да просили. Держу пари, и вы сами, журналист, нет-нет да пропускали по его просьбе статеечку. А? Не так ли? У него ведь племянник был, пионер вроде и, как теперь выяснилось, сын от той женщины, суд над которой тянется уже три месяца. Не вы ли панегирики мальчишке складывали в «Пионерской правде»? Какой-де он патриот да герой. Но яблоко от яблони недалече падает – бандит бандитом, как я слышал, растет.

Феликс вопрошающе посмотрел на Грениха. У того на лице и мускул не дрогнул, хотя с мальчиком, о котором говорил в такой пренебрежительной манере писатель, дружила его дочь. Теперь он лежал при смерти – пытался бежать из дому, но неудачно. Из всех, кто был повязан в деле Миклоша, этот ребенок – единственный, быть может, заслуживал сочувствия. Жил себе тихо, готовился стать виолончелистом, а тут – бац, а твой родной отец – враг народа, шпион, разбойник. Если бы было возможно хоть как-то ему помочь…

– Я из газеты «Правда», – фыркнул Вольф, – а не из «Пионерской правды». Понизили меня, даже обидно.

– Что ж… – начал было Грених, возвращая разговор в нужное русло, и чуть поморщился, обращаясь к журналисту, – как вас звать по батюшке?

– Давайте без батюшек. Называйте меня «товарищ Вольф». Можете даже говорить мне «ты», не миндальничать. Я не доктор Виноградов, которого воротит с того, когда люди на равных.

– Товарищ Вольф, мне кажется, вы, – Грених сделал внушительный акцент на этом слове, – именно тот, кого мы ищем. Предлагаю все рассказать и сдаться, чтобы всем сэкономить время и нервы.

– А кого вы ищете? – совершенно не испугался журналист и издевательски хмыкнул. – Я уже, знаете ли, запутался.

– Наконец-то нашелся человек, который задал правильный вопрос, – вздохнул Грених, откидываясь на спинку.

Белов сидел как на иголках, не находя случая встрять. Ему очень хотелось принять участие в полемике, но все развивалось столь стремительно и хаотически, что он никак не мог ухватить события за хвост: то в него иголками швыряют отравленными, то кто-то с жизнью кончает. Со своим шахматным умом он и предсказать не мог, что поездка из просто интересной станет такой бесконтрольно лихой.

– Вы смотрите на меня? – пролепетал он, пыжась и стараясь найти хоть пару толковых слов для дела. – Мне кажется, кто-кто, а вы, товарищ профессор, уж точно очень хорошо знаете, зачем мы все здесь. Почему бы вам не рассказать? Тогда… люди бы перестали со страху накладывать на себя руки и периодически применять оружие, драться, кричать и браниться.

– Ну хорошо, давайте перейдем на следующую ступень. У двери кабинета губпрокурора был найден билет и вот такое сообщение. – И Грених, поднявшись, вынул из кармана сложенные вчетверо порядочно измятые бумажки и протянул их Белову. – Вы, как самый сознательный здесь человек, читайте первый. Можно вслух.

– «Ждем, как и ранее, в последнем вагоне. Время отправки без изменений – 23.00», – покорно прочел Белов и тотчас просиял: – Я же говорил! Я говорил, что мы здесь не случайно.

– А вы все – по крайней мере, некоторые – за неделю до конца года получили звонок. А кто-то даже с угрозами, – добавил профессор.

Феликс следил за лицом Грениха. Каким же тот был сложным человеком, не раскусишь, не проймешь и не рассекретишь – каким-то изломанным, злым и добрым одновременно. Вот сейчас, к примеру, говорит бодро, на грани иронии, а взгляд неподвижен, в глазах болото, такая топь непроходимая… Лишний раз к нему обращаться желания не было, и в то же время хотелось проговорить с ним всю жизнь, стать его младшим братом, сыном, племянником, пациентом, исповедаться ему. Едва Феликс встречался с ним взглядом, тотчас отводил глаза, ежился – на плечи начинало давить, неприятно стискивало сердце, будто Грених все про всех знает, все-все: как кто спит, что кто ест, что кто читает, о чем думает, всю мелочь житейскую, интимную, даже стыдную. Все знает, но не осуждает. Он как будто выше всего человеческого, а сам внутри – зверь, волк… Его даже чекисты боятся! Так и неясно, похоронил ли он жену? Этого Белов узнать не успел.

– Товарищ Виноградов, вы получили звонок? – спросил Грених.

– Да.

– Что вам сказали?

– Угрожали жизни моей внучки.

– Как низко, – покачал головой Грених и перевел взгляд на Вольфа. – А вам поступал такой звонок?

– Мне сулили интересный материал. Обещали в вагоне высший свет ОГПУ, сказали, будут брать самого Миклоша. Я и клюнул.

– Похоже, наш герой очень умен, он умеет удить рыбу. – И Грених, натянув на лицо какую-то странную кривую улыбку, чуть громче сказал, глядя в черноту окна: – Товарищ Стрельцова, если вы там еще не уснули, будьте любезны, ответьте, получали ли вы в последнее время странные звонки?

– Не-а, – раздалось за деревянной спинкой.

– Я тоже ничего не получал, – оторвал взгляд от записки Белов. – Да и в Москве никого не знаю. А вы?