Поезд на Ленинград

– Ваши часики, мадам, – махнул он своей дартаньяновской шляпой без пера. Джонсон оценивающе оглядел его, сузив глаза и кокетливо ухмыльнувшись. Боже, что за костюм! Совершенно ведь точно, что он украл его в гримерке Александринского театра – черные сапоги с широкими раструбами, штаны-бриджи черного бархата, черная сорочка и плащ-альмавива.

– In english, please. I don’t understand Russian, – сотворив на лице чарующую улыбку, проронил женским голосом Джонсон и подпер кулачком подбородок.

– Так вы не мадам, а английская леди, – ответил улыбкой Пантелеев, не распознав под слоем грима Джонсона мужчину. – Но все равно. Ваши часики, плиз.

И показал пальцем на изящные женские часы, украшенные россыпью мелких бриллиантов – фальшивых, разумеется. Джонсон улыбнулся, медленно развернул запястье, грациозно изогнул его, неторопливо щелкнул застежкой на браслете и прежде, чем снять их и опустить в шляпу, поманил пальцем налетчика, мол, дайте ваше ушко.

– Дурак ты, Вольф, – зашипел Джонсон баритоном по-русски в ухо наклонившегося налетчика. – Настоящий Ленька тебе этого не простит. Сожрет с потрохами.

Тот ошарашенно отпрянул, но тотчас приблизился вновь – сообразил, раз уж его раскусил этот, остальным сие знать нечего.

– Ты кто такой, морда крашеная? – злобно зашипел, приблизившись к лицу на не вполне безопасное расстояние, – сейчас перепачкается в белилах, болван. Джонсон с кривой улыбкой чуть отстранился.

– Видишь, вон тот официант, в двух саженях стоит, не двигается, замер, точно каменный, через руку перекинута салфетка, закрывающая его кулак? – продолжал чарующе улыбаться Джонсон, заговорив опять нарочито тоненьким голосочком и издевательски растягивая слова, как это делают барышни, когда кокетничают. – Под белой салфеткой у него наган – он на самом деле мильтон. Угро Леньку здесь уже месяц поджидает. Вижу в твоих глазах вопрос – что делать? Бежать не смей – застрелят. Бери меня в заложники и дуй вон в ту дверь у барной стойки – это кухня. Дальше я тебя выведу.

– А откель мне знать, что ты тоже не мильтон?

– «Интеллидженс Сервис» – английская контрразведка. – И Джонсон уронил подбородок на ладонь, опять просияв улыбкой парижской чаровницы.

Налетчик в удивлении смотрел в накрашенные, как у египтянки, глаза Джонсона долгих секунд пять, решаясь. Джонсон считал: раз, два, три, четыре, пять… По лицу фальшивого Леньки пролетела судорога отвращения – это он представил, как берет в заложники мужчину, переодетого женщиной, – ишь, какой щепетильный. Тем не менее медлить было опасно, и он в конце концов начал действовать: вцепился в горло, вытянул из-за стола, умело развернул и, прижав к себе, приставил к горлу дуло.

– Не так грубо, – презрительно скривил губы Джонсон, не ожидавший, что Вольф будет столь резв, и громко, что есть мочи, заголосил по-русски, мол, убивают, помогите, спасите.

В два-три шага, очень похожих на танго, скользя задом-наперед, они пересекли расстояние от столика до барной стойки и исчезли в дверях, ведущих в кухню.

Через кухню они пронеслись бешеным вихрем, по пути гремя посудой и роняя тяжелые сковородки, кастрюли с чем-то дымящимся и пахнущим остро и пряно, сбивая с ног каких-то людей. Вслед им летела отборная брань, визг посудомоек. Высокий, нескладный повар схватил фальшивого Пантелеева за альмавиву, оба сплелись в драке, поверху их голов лег темный материал плаща. Джонсон подхватил с очага сковороду и со всей дури наугад двинул ею по выпирающей бугром под материалом голове. Раздалось тяжелое «О-ох!», Вольф скинул с себя тряпки, а повар обмяк под альмавивой.

Два прыжка, и они исчезли в низенькой двери, ведущей в подсобные помещения. В тесном коридоре Джонсон, двигаясь быстро и беззвучно, на ходу, под изумленными взглядами своего спутника, принялся снимать парик, платье, стянул чулки, скинул матерчатые туфельки и, оставшись абсолютно голым, стал невозмутимо складывать коралловый креп-жоржет в аккуратный сверток. Откуда-то из груды ящиков с картошкой и луком он вынул другой сверток, заготовленный им заранее, – брюки, жилет, пиджак, штиблеты. С ловкостью фокусника он нырнул в костюм из клетчатого твида, в один карман опустил платье и парик, из другого извлек бумажную манишку с галстуком и манжеты. Прилаживал все это тоже на ходу.

Он почти закончил свое преображение, когда вновь начали стрелять. Думал, ушли, но нет, на стене прямо перед носом расцвела целая клумба черных дыр, остро запахло порохом, и от громких хлопков заложило уши. Вольф выпустил в темноту коридора весь барабан своего нагана.

– Бросай оружие, – прошипел Джонсон.

– Нет!

– Бросай, говорю!

Нехотя тот закинул револьвер в угол. И они насилу успели выскочить через дверь черного хода во двор позади ресторана, бывший когда-то садиком, где до революции в летний сезон ставили столики. Сейчас он был весь перекопан, завален негодной мебелью, какими-то ящиками, то тут, то там высились целые горы из обломков кирпичей, кусков штукатурки и мокрого песка.