Поезд на Ленинград

Прежде чем преследователи оказались снаружи, беглецы нырнули за груду мусора, сваленную у ветхого, покосившегося забора. Спасали ночная темнота и привычное безфонарье. Джонсон на ходу и по-прежнему невозмутимо снимал с себя грим. Раскопав в мусорной куче припасенную жестяную банку из-под печенья, под револьверные выстрелы, которые грохотали шагах в пяти от них, он вскрыл ее, достал полотенце, заранее пропитанное постным маслом. Привалившись спиной к почерневшим доскам забора, стал тереть лицо, пока вся чернота египетских глаз не осталась на куске ткани.

Горе-налетчик лежал ничком рядом, сжался, прикрывая руками голову, и монотонно вздрагивал от каждого выстрела – вздрагивал организованно, знаючи, как это делать правильно, – не паникер. Сразу видно, успел в Гражданскую войну под пулями походить – это плюс, значит, с заданием справится, не сдрейфит.

Вытряхнув из карманов платье, парик, сережки, туфельки и сложив их в жестянку, Джонсон нажал локтем крайнюю левую доску в заборе и, чуть поведя плечом, просочился в темноту соседнего двора, к нему с лаем подбежала собака. Он кинул ей кусок черствого хлеба, стянутого при побеге из кухни. Собака замолкла, с жадностью принялась за гостинец – голодная, хозяева редко бросали и худые объедки.

Налетчик за ним не спешил. Джонсон высунул голову обратно в проем, нашел взглядом впотьмах вздрагивающее от выстрелов тело, шикнул:

– Эй, ползи сюда.

Тот приподнял голову. Продолжало бахать – видимо, мильтоны знали, что беглецы засели за кучей мусора и палили по ней, боясь подойти ближе, – настоящий Ленька Пантелеев был очень хитер на выдумки, мог не отстреливаться, засесть в засаде, подпустить ближе и разом перебить, поэтому они, как волки, кружившие вокруг медвежьей берлоги, лишь тявкали и больше ничего.

Удивленно воззрившись на вполне себе нормальное мужское лицо Джонсона и на его аккуратно расчесанные темные от специального состава волосы, на непонятно откуда взявшуюся бородку и усы, налетчик крякнул, но ничего не сказал, двинулся к щели.

Дворами-колодцами пробрались на территорию Певческой капеллы, которую теперь переименовали в народную хоровую академию. Благодаря взошедшей луне быстро нашли арку, ведущую на набережную. Джонсон сунул в расщелину в стене коробку, прикрыл доской и двинул вдоль стены п-образного здания в сторону Мойки. На набережную ступили, с осторожностью озираясь. Не тут-то было – мильтоны оказались не столь глупы, поджидали на мосту: то ли издалека их увидели, то ли знали про тайный ход через Певческую капеллу. Но и Джонсон не был бы одним из лучших агентов английской контрразведки, если бы не умел все заранее предвидеть.

– Делай то же, что и я, и ни о чем не спрашивай. Ни тебя, ни меня они не знают в лицо. Им нужен только Леня. – Джонсон поднял руки и опустил голову. Вольф сообразил повиноваться.

Мильтоны – что вполне предсказуемо – повалили их на землю, потыкали в бока дулами наганов, обыскали, ничего не нашли, поорали в уши свои привычные вопросы, которые они обычно орут при задержании, и, удостоверившись, что взяли простых прохожих, рассеялись во тьме.

Джонсон поднялся и невозмутимо принялся отряхивать свои колени, полы пиджака, пригладил волосы. Потом оглядел товарища.

– Хм, вы весьма предусмотрительно избавились от маски и мушкетерских сапог. – И глянул на голые стопы налетчика. – Но боюсь, что какой-нибудь сообразительный агент угрозыска сейчас уже понял, почему вы не обуты.

Глядя на смешно разглядывающего свои босые ноги товарища по побегу, Джонсон улыбнулся. Некстати пришла мысль, что они лишь герои черно-белой киноленты, два убегающих под фортепьянную бравурную пьеску чудака, один из которых теряет свои башмаки.

У парадного входа в ресторан «Донон», который они только что покинули задними дворами, стояли несколько извозчиков, Джонсон поднял руку, окликнув свободного. В эту минуту сзади из-за угла арки появилась стремительно приближающаяся зеленая гимнастерка. Агент угрозыска, видно, шел за ними дворами… Миг – и этот ополоумевший могиканин набросился на беглецов. Джонсон засадил ему в горло ребром ладони, оттолкнул от себя и с наскоку запрыгнул в вовремя подлетевшую пролетку, крикнув извозчику, что платит золотом.

Не успевшему так быстро сообразить Вольфу пришлось метров десять бежать сзади, сверкая голыми пятками. Со всех сторон открылась пальба, попали в возницу – он вскинул руки, рухнув вперед. Джонсон не растерялся, тут же подхватил поводья и, точно Александр Македонский на своей колеснице, помчался по набережной, выкрикивая лихое: «Эге-ге-й, не догонишь, падла!» Вольф зацепился руками за облучок и с трудом подтянул себя на обшитое потрескавшейся кожей сиденье коляски.

Домчали до Конюшенного переулка, повернули на Большую Конюшенную, а там через Невский вылетели на всем скаку на Казанскую и до самого канала Грибоедова неслись на всех парах, пока не пришло в голову, что пора бы пролетку бросать.