Поезд на рассвете

В конторе, хотя и новой, но уже насквозь прокуренной, было тесно. Никита Беин заканчивал разнарядку — отдавал последние распоряжения трактористам, шоферам, агроному и механику участка, бригадиру молочной фермы, зоотехнику и ветфельдшеру: кому куда поехать, чего привезти или увезти, где сволакивать солому с полей и городить остожья, что делать на току, в мастерских, на ферме и чабанских стоянках в недолгую уже теперь теплую пору перед приходом зимы. Беин сидел в большой комнате с голыми стенами и окнами без штор, за полированным двухтумбовым столом, на котором не было ничего, кроме пластмассовой подставки для шариковой ручки, затертой тетрадки, консервной банки заместо пепельницы и черного телефона. Мужик был Никита видный: крупный, плечистый, лицо круглое и моложаво-румяное, ровно коврига, только что вынутая из печи, взгляд уверенный и властный, голос негромкий, приглушенный, но повелительный, по всем статьям — начальственный. Говорил он один. Все только слушали, молча кивали, соглашались, изредка вставляли слово. Глашиха заглянула в комнату, постояла перед раскрытой дверью и, чтобы не обращать на себя внимания или чего доброго своим появлением не помешать высокому совету, попятилась в уголок узкого коридора, стала ждать, когда люди начнут расходиться. Ждать пришлось долго. Механик с агрономом, похоже, и не торопились никуда, — после всех еще остались на лавке, беспрестанно коптили в две трубы, будто хотели наглотаться дыму на весь день, тыкали в банку, на стол Беину, окурок за окурком. Глашиха поняла, что этих не переждать, и опять заглянула в дверь. Никита поднял глаза, посмотрел на нее холодно, закрыл тетрадку, приоткинулся на спинку стула и, видя, что бабка топчется в коридоре, громко спросил:

— Чего пришла, Глашиха? По делу или просто так?

Она переступила порожек, поздоровалась, ответила после небольшой заминки:

— По делу я, Никита Савельевич. Мне чего же — просто так толкаться в конторе, мешать вам?

— Но, — удивился Беин. — Это по какому же?

— Вроде как… по личному.

— Давай проходи. Послушаем.

Тут наконец-то поднялись, вышли на улицу механик с агрономом, и Глашиха заняла их место сбоку стола, прислонила к тяжелой лавке посошок.

— Да оно и не совсем, чтобы по личному. — Глашиха поправила платок и сосредоточилась, пытаясь предугадать, как отнесется заведующий к ее жалобе.

— Че такое? — спросил тот равнодушно и посмотрел в окно.

— Урон у меня, Никитушка, — доверительно, точно своему, пожаловалась Глашиха, так назвав Беина, как называла когда-то, мальчишкой, когда он дружил с ее сыном. — Барануха пропала. — И сожалеючи хлопнула себя по коленям серыми, изработанными — узлы на узлах — руками.

— Барануха? — Беин снисходительно улыбнулся: видать, ожидал чего-нибудь серьезного, а тут — этакий пустяк.

— Ну. Потерялася куды-то, язва непутная.

— Когда?

— Вчера. Вечером домой не пришла. Ярочки пришли, а ее нету. Я кинулась искать — без толку. Сегодня Солонцы, березник обежала — нету нигде, однако, собаки задрали. Опять пиратничают, окаянные. Хуже волков.

— Ну так ты че, бабка? Хочешь, чтоб я твою барануху пошел искать? — Беин поднялся из-за стола — высокий, для своих лет уже грузноватый, — вскинул руку, посмотрел на часы, прошелся вдоль стены — в кирзовых сапогах, черном осеннем пальто, без шапки: она лежала на подоконнике.

— Зачем же, Никитушка? Тебе искать не надо. Я и сама…

— Ты, бабка, не туда пришла, не по адресу, — прервал ее Беин. — В сельсовет иди, там разбирайтесь. — Он снова кинул взгляд в окно: от конторы отъезжали грузовики и тракторы, остался только «газик» перед крыльцом, не трогались пока и мотоциклы. — У меня и без ваших баранух да собак дел прорва.

Глашиха сдержала, не выдала обиду за этот резкий и неожиданный отказ. Помолчав, посочувствовала заведующему:

— Верно, Никита Савельевич, дел на нашей грешной земле хватает. В нашем колхозе тоже полно хлопот всяких, и никогда они не кончаются. Раньше мы их волокли на горбу, теперь — вам досталися. — И тут же вежливо укорила: — Да только плохо мы, Никита Савельевич, ноне работаем. Пахать пора — трактора не готовы, страда пришла — комбайны все-то чиним. До «белых мух» молотим, чуть не до декабря стаскиваем солому с полей. Зима на пороге — а фермы, кошары без окон, без дверей стоят. И каждый год — одно и то же… Раньше на конях да волах пахали, сеяли — и как-то, слава богу, управлялися, все поспевали сделать в срок. Теперь у тебя вон сколь на участке разной техники, а говоришь — ничего не успеваете, кругом дыры да прорехи. Пошто же оно так-то, Никита Савельевич? Никак я не пойму.

— Старая песня, — раздраженно возразил Беин. — И то вам, старикам, не так, и се. Сколько там вы раньше сеяли? С гулькин нос. А разговоров про то, поучений — не переслушать. Как сойдутся деды — и пошло-поехало. Хлебом не корми — дай поговорить, порассуждать.