Поезд на рассвете

Сейчас будут его бить… Но Юрка пятился к двери не так из боязни быть побитым, как от позора. Что же это он наделал? Ранил человека. И кого? Тольку Мышкина — своего друга…

Из глубины двора прямо на него вылетела тетка Фекла.

— Ты гранату кинул?.. Ты, бандюга?! Признавайся! — запыхалась она. — Ой, шо будет! Мамка тебя… убьет, сатану.

Вдруг она осеклась, выпучила глаза да как оранет:

— Ряту-у-у-уйте! Ми-и-ина! Ой, рятуйте, люди добрые! — шарахнулась от Юрки, будто и правда за его спиной стоял сатана, и скорей — ходу на улицу. — Пропала хата! Всю хату взорвут, бандюги. Ой, лышенько!

Где мина? Чего это она? Мин-то у них не было… Юрка глянул под ноги. Рядом валялась еще одна головка от снаряда: мальчишки бросили, когда разбегались. Он поднял ее, быстро зарыл на огороде и скрылся в хате.

Его колотила дрожь. Гул, звон разламывали голову. Казалось, будто над ним беспрестанно бьют в огромный колокол: дон, дон!.. дон, дон!.. Юрка забрался под одеяло, укрылся с головой. Озноб не проходил. В глазах возникали красные вспышки и Толькино окровавленное лицо. Опять он слышал плач, стон, крики, топот ног… Что это было? Что он наделал? Покалечил Тольку — единственного, первого в жизни друга… Конечно, об этом уже сказали Нине Сергеевне. Матери скажут. Во всем селе слыхали взрыв. Сейчас пойдет: «Кто-то подорвался. Наверно, кого-то убило». И побегут на их край — узнавать: кого?.. Нет. Толька живой. Его просто ранило. А почему не Юрку? Он же, он бросал головку и тоже не прятался, но ни один осколок Юрку не задел, — нигде ни царапины. Пусть бы лучше его ранило, а не друга… Дон, дон… дон, дон!.. Тольку нужно скорей перевязать, увезти в больницу. Но кто повезет и на чем? Праздник, все гуляют…

На дороге застучали колеса. Едут! Юрка соскочил с кровати, глянул в окно. По улице катили легкие дрога, запряженные парой лошадей. Во весь рост на дрогах стоял здоровый парень в хромовых сапогах и, не жалея кнута, стегал коней. За Толькой! Больше — куда же? «Быстрей гони, быстрей!..» А погодя кони понеслись обратно — к центру села, где была больница. На дрогах боком сидела заплаканная Нина Сергеевна и обнимала Тольку, закутанного в одеяло. Она гневно взглянула на Юркины окна, погрозила рукой, что-то выкрикнула. Слов Юрка не разобрал, но и так понял: его проклинают. И отпрянул от окна.

Дроги скрылись. Опустела, тревожно притихла улица. Даже петухи перестали горланить. Насупилось небо, и в хате по углам залег, притаился полумрак… Оцепенело стоял Юрка посреди комнаты. Что теперь будет? Что будет? Как помочь Тольке? И у кого просить прощения… если, конечно, это простят?.. С печальным безучастием смотрел на Юрку бледный Христос; лампада перед ним угасла. Юрка приблизился к иконе. «Господи! Ты, говорят, мудрый, все видишь и все знаешь. Научи, что мне делать, как спасти друга. Заживи Толькину рану. Буду молиться тебе, ты только помоги, господи!» Юрка стал на колени, поклонился иконе. Теперь надо было читать молитву, а он не знал ни одной. Лишь обрывки какие-то зацепились в памяти: «Во имя отца и сына…» Еще раз поклонился Христу и, едва шевеля губами, прошептал:

— Во имя отца и сына… и святого духа… и ныне, и присно, вовеки веков аминь…

Что значат эти слова, о каком толкуют отце и чьем сыне, Юрка не соображал, но все же упорно, трижды их повторил, трижды перекрестился и лбом достал земляной пол. «Дон, дон!.. Дон, дон!» — гудело в голове. «Господи, ты слышишь?» Бог молчал. «Господи, помоги же Тольке. Ты добрый, праведный. Помоги… Во имя отца и сына»… Христос немо уставился в стену. Он Юрку не слышал и не замечал…

С улицы донеслись голоса. Юрка вскочил… Ну вот, идут. Уже идут. Это они — мать и тетка Фекла. Будет ему сейчас. Ох, будет!

Шаги по двору. Мимо окон — две тени. Смятенный возглас матери в сенях:

— Господи, что же это он натворил!.. Да где же они взяли те гранаты? Ну, я ему, паразиту!

Юрка приготовился принять любую кару. Пусть бьет, он все вытерпит. Лишь бы потом скорей узнать, как там Толька, что с его глазом.

— Дома он или удрал?.. Юрка, ты тут? — срывающимся голосом выкрикнула мать, вбегая в кухню, и через открытую дверь увидела его в другой комнате. — Тут? Спрятался?.. Ты что натворил, а? До чего додумался — гранаты кидать!.. Я же тебя, паразита, сейчас убью!

Она метнулась по кухне, потом опять — в сени и бросилась на Юрку с тяжелой веревкой: этой веревкой да ржавой «кошкой» доставали ведра из колодца… Юрка отступил в угол, под икону. «И правда убьет сгоряча. Там же на конце веревки — железный крюк».

И тут из-за спины матери выскочила тетка Фекла.

— Людочка! Не бей! — взмолилась она. — Не бей, а то скалечишь хлопца. Он не виноватый, шо так вышло. Все они кидали гранату. Могло и в его попасть. Не бей, послухай меня! — И двумя руками вцепилась в тяжелый свиток веревки. — Не виноватый он.

Мать рванула веревку, попыталась отстранить тетку Феклу. Потом глянула на Юрку с болью и жалостью, как-то вдруг обмякла, опустилась на пол и заплакала…