Поезд на Солнечный берег

– Конечно, – сварливо сказала сумка, облизываясь. – Набирает всякое барахло, ширпотреб по пять тысяч бубликов за штуку, а про меня совершенно забыла. А ведь я, между прочим, совершенно уникальное существо и буду почище всяких новых приобретений. Но она меня даже с собой не берет, вот до чего я дожила!

– Так, может, тебе повезло, что она тебя с собой не берет? – несмело спросила мышь. – Ты посмотри, как она ужасно с вещами обращается. Вытирает о себя руки, сдергивает сапоги, не расстегивая молнию… Вещи от нее уже устали. По–моему, они бы давно сбежали от нее куда глаза глядят, да только им это не положено.

– Конечно, не положено, – вздохнула сумка. – И вообще, если бы мы, вещи, могли выбирать себе хозяев по своему усмотрению, люди бы сильно удивились. Я бы, во всяком случае, даже не стала смотреть в сторону Ровены. Она заносчивая, грубая, неприятная, ни во что нас не ставит и вообще жуткая неряха. Вечно совала в меня фантики от конфет, грязные платки и позволяла своим друзьям стряхивать на меня пепел от сигарет. – Сумка позеленела при одном воспоминании об этом. – Это просто ужас что такое!

Она умолкла, потому что Ровена вошла в комнату и стала рыться в груде обувных коробок, чтобы подыскать Единственные Сапоги, Достойные Сопровождать Девушку в Таком Платье. Груда долго крепилась, но под конец не выдержала и все–таки рухнула на бок.

– А, черт! – сердито сказала Ровена.

Затрещал домашний видеофон, и система сообщила, что это вновь звонит Мистраль.

– Не отвечай, – приказала Ровена. – Для него меня нет!

Она вновь нырнула в груду коробок и наконец нашла то, что искала, затратив на это всего каких–то полчаса. Натянув сапоги, Ровена удовлетворенно улыбнулась.

– Так, а теперь сумочка, – сказала она. – Кажется, к этим сапогам больше всего подойдет… ну конечно!

Питон затрепетал от счастья, потому что она направилась к нему, но его радость была преждевременной: Ровена собиралась взять лежащую неподалеку упитанную сумку из розового меха – с точки зрения питона, абсолютно уродливую и никчемную. Однако девушка не успела дотянуться до розовой сумки, потому что взгляд ее упал на белую мышь, которая сидела на полу и, шевеля длинным хвостиком, облизывала лапку.

– Мышь! – взвизгнула Ровена. – Какая гадость!

Мышь в удивлении подняла голову, но Ровена уже схватила тяжеленную пепельницу и что есть силы швырнула в зверька, после чего попыталась раздавить его каблуком.

– Что ты делаешь? – заволновался питон. – Опомнись! Не смей! Это мой друг!

Но Ровена, войдя в раж, ничего не слышала. Она и прежде уже несколько раз видела дома эту мышь, которая взялась непонятно откуда, и теперь была полна решимости разделаться с нею.

– Мерзкое животное, до чего ты мне надоело! Вот тебе!

Мышь увернулась от веера и диванной подушки, которые были в нее брошены, но тут Ровена изловчилась и вонзила–таки в нее свой заостренный каблук. Мышь запищала от боли.

– Не смей! – взвизгнул питон и бросился к хозяйке.

Мышь извивалась на ковре, ее белый бок стал совсем красным… но тут Ровена ослабила хватку, пошатнулась и упала. На ней висела сумка из мертиплюкского питона, которая несколько раз обвила свою ручку вокруг ее шеи.

– Пип, – тихо пискнула мышь.

Она попыталась пошевелиться, но бок у нее болел ужасно, и слезы градом покатились из ее глаз. Ровена сдавленно что–то прохрипела, ее лицо сделалось красным… а потом наступила тишина.

– Какой ужас! – нервно проговорил шубный шкаф и больше ничего не сказал.

Питонья сумка, тяжело дыша, подползла по ковру к раненой мыши.

– Как она посмела… – Мертиплюкский питон не говорил, а сипел от возмущения. – Что с тобой?

– Не знаю, – призналась мышь. – Кажется, я умираю. Она раздавила меня каблуком.

Питон сдавленно всхлипнул, и в это мгновение растворилась входная дверь.

Когда–то, еще в самом начале их романа, Ровена дала Мистралю ключ от своей квартиры, о чем благополучно забыла. Сам же писатель не то чтобы запамятовал это – просто он не любил являться незваным. Сейчас, впрочем, Мистраль счел, что идет не то время, дабы соблюдать церемонии. Поэтому он открыл дверь и огляделся.

В квартире царила странная тишина, – тишина, которая писателю сразу же безотчетно не понравилась. Он прошел дальше, то и дело спотыкаясь о какие–то кучи свертков и ворохи одежды, и в желтой гостиной наконец увидел ее. Она лежала на ковре, и поперек ее шеи шла красная полоса. Глаза Ровены были широко открыты, и в них отражалась питонья сумка, которая гордо топорщилась на ковре неподалеку от какого–то крошечного и, судя по всему, раненого зверька.

Увидев Мистраля, сумка невольно подалась назад. Человек просто стоял на месте и смотрел на нее… но смотрел так, что у любого живого существа душа бы ушла в пятки.

– Это ты… – наконец сказал Мистраль.

– Что – я? – расхрабрилась сумка.

– Это ты убила ее, – хрипло проговорил Мистраль.