– Ты даже не понимаешь, как тебе повезло, – пробормотала она в тёмную ткань. – Как-никак у тебя есть предрасположенность к определённому делу. Ты настоящий павлин. А вот я чувствую себя какой-то ошибкой системы.
Засунув руки под подушку, она нащупала старую открытку от Йонте. Зачем вообще он её сюда заманил? В ней нет ничего, что отличало бы её как павлина – ни особых дарований, ни особых интересов. Она не обладает ни сокрушительным обаянием Йонте, ни жизненным опытом Касима. В самоуверенности ей никогда не превзойти Гарабину или Файви Мустаки. И о беззаботности Оливера Штубса остаётся только мечтать. Ничто в ней не предвещает, что она когда-нибудь изменит мир. И она совершенно точно не может призвать Тидерия. Никто этого не может.
– Предрасположенность, – издав протяжное «пффф», повторила Пегс. – Предков себе не выбирают, Флинн. А вот примеры для подражания – да. И дело только в этом.
Флинн вдохнула запах лета и надежды. И тем не менее продолжала стоять на своём:
– Но тигра призвать не может никто.
Этой ночью Всемирный экспресс пыхтел по сибирской тайге до Минусинска и петлял, поднимаясь по отрогам Саян с отвесными гранитными пиками, словно его тянуло к звёздам. На блестящую крышу ветром швыряло снег и ледяную крошку, а Флинн в это время беспокойно ворочалась с боку на бок в постели.
Она ощущала опасность, сгустившуюся над поездом подобно грозовым облакам. И всё же мысли её снова и снова возвращались к началу состава, на склад – туда, где она всегда чувствовала себя в безопасности и под защитой.
Она не сразу услышала раздавшийся в купе нерешительный стук в дверь: тук-тук-тук.
Флинн, приподнявшись, оперлась на локти. Несколько секунд она прислушивалась к завыванию ветра и резкому скрежету вагонных колёс по обледеневшим рельсам на поворотах. Все эти звуки почти полностью заглушали похрапывание Пегс.
Снова раздалось это «тук-тук-тук». Костяшками пальцев по дереву. Детской рукой по красному дереву.
Флинн застонала и, резким движением откинув одеяло, соскользнула вниз по ступенькам. Ступни беззвучно тонули в толстом ковровом покрытии, она прошла пять шагов до двери и открыла её.
За ней в тёмном ночном коридоре стоял Якуб. Лицо его было белым как мел, а губы дрожали, что Флинн объяснила холодом в поезде. Казалось, зимний ветер отыскивал щели и пути, через которые можно прокрасться в спальные вагоны, чтобы выстудить души павлинов.
«…гибель ждёт» промигали азбукой Морзе ночные светильники перед тем, как с треском потухнуть. Флинн стало жутко.
– Что случилось? – спросила она.
У Якуба было такое испуганное выражение лица, словно она пригрозила «Сейчас я тебя съем!».
– Т-та-ам шка-шкаф под…
– Якуб! – мрачно прервала его Флинн. – Поверь мне, нет у тебя под кроватью никакого монстра! Просто иди и ляг в кровать, ладно? Ты всё придумываешь… – Флинн замолчала.
В тёмном коридоре замаячил свет фонарика: блуждая, он пританцовывал над фотографиями выпускников и вгрызался в опущенные рулонные шторы.
Раздался звук шагов. «
С округлившимися от ужаса глазами Якуб заглянул в купе Флинн, словно собирался спрятаться там. Флинн осторожно обошла его и обвела взглядом сумрачный коридор.
Луч света всё приближался, шаги становились всё громче, и Флинн уже пожалела, что у неё для защиты нет магического бумеранга Даниэля. Или хотя бы её собственного из обычного дерева.
Наконец свет ослепил её настолько, что пришлось зажмуриться.
– Эй! – вырвалось у неё, и тут кто-то направил луч в пол и, растягивая слова, произнёс:
– Прости, Флинн Нахтигаль.
Голос прозвучал удивлённо, и обрадованно, и недоверчиво, и гнусаво. Флинн, щурясь, всмотрелась в бледное лицо того, кому принадлежал голос. И выдохнула с облегчением. Это было не «большое зло», а всего лишь Стуре Аной.
– Что случилось? – будто снисходя до них, спросил он. На гладких, как шерсть у крота, волосах сидели кожаные защитные очки. Флинн только однажды видела его в таких же: две недели назад в вагоне
Флинн шумно вдохнула.
– Ты что, опять изобретаешь что-то опасное? – без обиняков спросила она. Неожиданная встреча далеко за полночь со Стуре в защитных очках на голове, пахнущим огнём и металлом, вызвала в ней нехорошее чувство.
Стуре нахмурил лоб, отчего его круглое луноподобное лицо стало похожим на несвежий блин.
– Ты ведь наверняка в курсе про неофициальную неделю состязаний, Флоренс. Я тренировался для пятничных соревнований по паркуру. Я не мог заснуть. Я беседовал с Кёрли. Да что угодно – подходящий ответ выбери сама. – Лицо его приняло скучающее выражение, и он собрался идти дальше.