Возвращая папку на полку и собирая латунные буквы на столе в слова «Что происходило до сих пор», она прислушивалась к себе. Она разглядывала свои руки, будто они способны на что-то большее, чем корявый почерк. Она прислушивалась к собственному голосу, словно он звучал как-то по-особенному. Но ничего особенного в нём не было. Она не ощущала никакой особой связи с Тидерием. Она даже тигриком себя не ощущала. Говоря по правде, она и павлином-то себя ощущала лишь с большой натяжкой.
До ужина Флинн помогала Касиму убирать учительскую. Мысль о том, что она в состоянии призывать Тидерия, висела над ними подобно паутине. Она чувствовала, что Касим то и дело поглядывает на неё с любопытством, и представлялась самой себе какой-то инопланетянкой.
Пегс, похоже, видела ситуацию по-другому. Когда Флинн в семь часов в столовой рассказала ей о содержании своего личного дела, она пришла в восторг и сразу после ужина утащила Флинн и Касима в их купе. Там она вытащила из-под шкафа цилиндр с долгосрочными пари и вместе с Касимом рассортировала узкие полоски бумаги. Они выглядели как бумажки с предсказаниями, которые запекают в печенье счастья, и написано там было, например:
«Первый год, февраль: Пегс Хафельман спорит, что Касим не перейдёт в следующий класс и навсегда останется павчонком. Ставка: 3 ролинга».
Или:
«Первый год, август: Пегс Хафельман спорит, что до конца года обзаведётся лучшей подругой, с которой сможет жить в одном купе и делиться всеми желаниями и тайнами. Ставка: 1 ролинг».
Пегс с довольным видом взглянула на листок.
– Это пари я выиграла, – сказала она, сияющими глазами глядя на Флинн, словно та была исполнением всех её желаний. – У меня ещё никогда не было закадычной подруги!
Флинн неуверенно улыбнулась. То, что у неё появились друзья, ей тоже до сих пор казалось чем-то новым и удивительным.
Они сидели втроём у них в купе и читали подряд все пари, которые Пегс собрала с начала года. Их оказалось на удивление много. Под ними стучали колёса, поднимался и опускался покрытый пушистым ковром пол. Предостерегающее мигание ночников на столе угасло до слабого мерцания, и впервые за много часов Флинн чувствовала не только напряжение, но и уют. Она грызла «злодейскую бумагу» в виде мистера Хайда и потягивала крем-соду. Касим стянул три бутылки из чайного бара. Что-то буркнув себе под нос, он прочёл пари, которое, очевидно, несколько месяцев назад нацарапал на оборотной стороне какой-то старой рахенснафовской обёртки:
«Первый год, середина мая: Касим спорит, что мадам Флорет по ночам тайно превращается в монстра и как трюфельная свинья обыскивает поезд в поисках сладостей. Ставка: 5 ролингов, 3 шарика-«бюрократа».
Касим с виноватым лицом смял бумажку с пари.
– А что мы, собственно, ищем? – спросил он, отхлебнув из своей бутылки крем-соды.
Пегс, хихикая в радостном предвкушении, развернула записку, которая выглядела относительно новой, и прочла вслух:
«Первый год, осень: Пегс Хафельман спорит, что Флинн Нахтигаль обладает тайными способностями. Ставка: 10 ролингов!»
– Десять, – подчеркнула Пегс, сунув полоску бумаги Касиму под нос. – Ты должен мне десять ролингов! Вот это и называется «провал оракула»!
Флинн закрыла глаза. Ей вдруг очень захотелось просто забраться под тёплое одеяло и никогда оттуда не вылезать. Вероятно, все, кто слышал историю про дверь в туалете, считали её заклинателем тигра. Разве может быть что-то хуже этого?
Может. Ровно в ту секунду, когда Пегс вытянула следующее пари, в дверь купе постучали.
Флинн подняла голову. Стучали не робко, как Якуб, и не резко, как кто-то из учителей. Стук был решительным, но вместе с тем тактичным. Словно человек в коридоре опасался, что Флинн не пожелает его видеть.
Сердце у неё болезненно сжалось: она осознала, что так стучать мог только Фёдор. Первым порывом было зарыться лицом в ладони и не замечать его, но такой жест показался ей жалким и неуместным.
Вскочив, Флинн откатила дверь купе.
– Привет, – еле слышно сказала она.