Поезд Ноя

– Ладно тебе… – Егор отмахнулся. – Попрошу вечером прощения, и помиримся. Путя – отходчивый, поймет.

– Станция впереди, – сообщила Мальвина. Она смотрела в окно и в споре не участвовала. – Ход замедляем.

– Ну что? Пойдем погуляем? – Горлик оживился.

– Пойдем, – Егор, охая, встал, поглядел на себя в зеркало. Лицо измятое, местами откровенно изжеванное. Возле рта и глаз – паучьи морщинки. Ну и рожа! Накинь серенькую шаль, нацепи очки, – и получится самая настоящая баба Яга! Егор в сердцах сплюнул.

– Чего ты там опять? Изображением недоволен? Возьми тряпочку и протри.

– Такое никакой тряпочкой не сотрешь. – Пробормотал Егор. Отвернувшись от зеркала, стал неуверенно причесываться.

* * *

– Теперь уже и не проверить, что верно, а что нет. Да в сущности не все ли равно? Пусть будет библейская версия, не возражаю. Хотя с аналогичным успехом могу принять гипотезу об оживших планетах.

– Это, значит, когда они пытаются смывать с себя шелуху и грязь?

– Точно… Вообще-то все пересекается. И результаты конечные сходятся. Судный день, воздаяние за минувшее – вполне конкретная история болезни. Человек заболевает, его лихорадит, тошнит, поднимается температура, по телу выступает пот. То же с нашей Землей. Усиливается парниковый эффект, климат теплеет, ледники тают. – В такт словам Егор отмахивал рукой. – Фагоциты, разумеется, свирепеют, вирус напротив – все более сдает позиции. В нашем случае вирус – это МЫ, приболевший организм – планета. При этом никаких аспиринов и антибиотиков! Болезнь медленно, но верно одолевается естественным путем!

– Ох, и желчный ты сегодня, Егор! Может, зонт тебе дать?

– Обойдусь. А что желчен, так имею право. Сегодня мы с Землей одни и те же ощущения переживаем. Она выздоравливает, мы погибаем. Точка пересечения где-то посередине.

– Альбатрос, иди под зонт! – позвала Мальвина, и пес послушно шмыгнул к ее ногам.

– Следы от пуль, глядите! – Горлик скакнул к зданию и колупнул пальцем выщербленную металлом воронку. Росчерк пулеметной очереди действительно вычертил на кирпичной кладке неровную синусоиду.

– Как думаешь, глубоко они сидят?

– Вряд ли.

– Тогда, наверное, сумею одну выковырнуть, – подбородком придерживая зонт, Горлик зашарил по карманам.

– Зачем тебе пуля?

– Как зачем? На память.

– Ну вот! Совсем ударился в детство! Ты на Мальвину посмотри, даже она улыбается!

– Мальвина, к примеру, девочка, ей не понять… – Горлик уже пыхтел возле стены, перочинным ножиком выскребая кирпичную крошку. Лохматый Альбатрос, склонив голову набок, заинтересованно наблюдал за усилиями взрослого человека.

– Эй, браток! – позвал Егор проходящего мимо солдатика. – Патрон не подаришь?

– Патрон? – боец удивленно остановился.

– Ну да. Видишь, человек мучится. Ученый эксперт, между прочим. Проводит табулярный анализ оружейного калибра. Пуля ему, видишь ли, позарез нужна. Для дифференцированного подхода к метафизической протоплазме. Так сказать, методом интерполяции.

Солдатик усмехнулся.

– За придурка держите, мистер?

– Пардон! И впрямь грешен, – Егор виновато улыбнулся. – Жаль, понимаете, друга стало. Пальцы только зря изрежет и ничего не достанет.

– Это уж как пить дать, – перебросив автомат на грудь, боец выщелкнул магазин, высвобожденный патрон лихо подкинул в воздух. Егор махнул пятерней, поймал.

– Не застрелитесь из него нечаянно, – усмешливо предупредил солдат. – А то сдетонирует и подпортит протоплазму. Из дифференцированного станете интегрированным.

– Учтем-с, – Егор покачал на ладони блесткий патрон. – Тогда еще вопросик, мсье эрудит! Вы часом не знаете, где тут обосновался господин полковник? Павлом Матвеевичем звать.

– ПМ, что ли?

– Ага.

– Зачем он вам?

– Да он нам, как бы это сказать, родственником приходится.

– Брат это его, – Горлик забрал у Егора патрон, любовно покрутил перед глазами. – Причем – родной.

– Ну да! Тогда другое дело. Если брат, могу проводить.

– Уж сделайте такое одолжение! Будем крайне признательны…

* * *

– Аллигаторы? Что за чушь?

– Вот тебе и чушь. Смотритель даже кусок кожи продемонстрировал. Шагрень довольно характерная. Они тут их на наживку, понимаешь, пытались ловить. Одного небольшого, говорят, поймали. – Павел Матвеевич поднял голову, глядя на брата, с горечью констатировал, что из младшего тот успел превратиться в старшего. Жуть, если вдуматься! А всего-то и не виделись – годика полтора. Может, действительно поэты с писателями старятся прежде времени? Или до сих пор он просто не пытался всерьез оценивать возраст людей? В самом деле, что нам возраст посторонних! Впервые о старости начинают размышлять, хороня друзей и родителей. Либо вот так внезапно – с бухты-барахты. Вроде молоды, молоды, и вдруг – раз! – какой-нибудь неприметный толчок – седой завиток на подушке, излишне откровенное зеркало – и видишь, что от молодости мало что осталось. Круги на воде, ускользающее эхо.

– Я этим байкам тоже раньше не верил. Мифическая штольня, какой-то подводный мир. Думал, брехня. Пуритов за шизиков держал – не больше и не меньше.

Егор кивнул.

– Понимаю. Было мнение и сплыло.