Поезд пишет пароходу

«Золотые холмы», «Золотые дни», «Золотая долина» — так обычно называют пансионаты для пожилых. Эти помпезные названия подкреплены еще и жуткими интерьерами. Причина здесь не в отсутствии вкуса. Пуфы и фальшивая бронза — то же самое, что и розово-перламутровые туфли сутенера: это указатели. Не увидь вы их, засомневались бы, стоит ли поселяться здесь. Плывущим по реке старости необходимо видеть на берегах позолоченные вазы — так они знают, что не сбились с курса.

Холл «Золотого чемпиона» — не исключение. Ячеистый коричневый потолок и мраморный пол (красновато-коричневый, похожий на срез окорока), словно пытаются отменить безумную и смелую архитектуру корпусов, которые и сейчас смотрятся слишком современно. Эти здания похожи на клочья смятой бумаги, брошенные разбушевавшимся великаном на самое дно долины. Вокруг корпусов — парк пансионата с аккуратными, вымощенными белым камнем дорожками. Парк ухожен лишь в центральной части, а к краям постепенно переходит в дикие пустоши, окруженные свалками строительного хлама и старыми ступенчатыми террасами, засаженными оливами.

Мне повезло. В моей квартирке нет особых архитектурных выбрыков. Только скошенный потолок в ванной да окна в виде сот, к которым, впрочем, быстро привыкаешь. Окно было первым, что бросилось в глаза, когда мне отперли мою будущую комнату. Прямо под ним был разбит палисадник, сбоку виднелся синий забор корта, а над всем этим парил Иерусалим, сияющий, как рафинад, рассыпанный по холмам. Посреди пустой комнаты в пыльном солнечном квадрате стоял мраморный пюпитр. Почему-то именно этот, неожиданный здесь, предмет вызвал во мне прилив острого счастья. Позже пюпитр забрали, оказалось, он был сломан, и завхоз его склеил, а пустую комнату использовал, чтобы никто не двигал его, пока не высохнет клей.

Я вселялась сюда лишь с парой чемоданов и потому ожидала неприятных расспросов. Но оказалось, что именно так выглядит типичный здешний новенький. Здесь часто селятся вдовцы и вдовы, ошарашенные неожиданной пустотой, образовавшейся вокруг. Не в силах разобрать вещи умершего, они попросту не находят другого способа отделить себя от застывшей жизни в опустевшей квартире, кроме как собрать самое необходимое и перебраться сюда, в «Чемпион», в такую же, как моя, светлую пустую комнату. Так космонавты отдаляются от космической станции на крохотном шаттле. Старая квартира — семейное гнездо — первое время остается запертой и нетронутой. Там хранится мебель, ковры и фотографии. Потом вещи заталкиваются в одну из комнат, в то время как остальные две — сдаются. Потом оказывается, что сдавать только две комнаты — невыгодно. Вещи перевозятся на платный склад либо в пристройку в доме детей старика. Сколько времени нужно, чтобы космонавт почувствовал, что его дом уже не там, на станции, а здесь, в шаттле? — Возможно, не так уж и много.

Мага Будни агента Киви

Агент Киви. Это прозвище появилось у нее лет в двенадцать. Оно, кажется, было из какого-то забытого фильма. Когда на бат-мицву ей подарили детскую энциклопедию, она первым делом нашла эту птицу и очень расстроилась. Она представляла себе тропическую изумрудную пташку: что-то вроде нектарницы или колибри, а оказалось, что киви — серый бесформенный комок и длинный клюв, который торчит обыденно и уныло, как вязальный крючок, из клубка серых ниток. Птица выглядела классическим неудачником. С тех пор она никогда не забывает ту птицу, и ей всякий раз приходится делать усилие и вспоминать, что она не агент Киви. У нее красивое имя: Мага.

Ее отец, Гидон Кит, часто говорил, что ход мысли сценариста похож на ход мысли преступника. Автор — единственный, кто знает, куда ведут запутанные линии сюжета, он должен быть расчетлив и аккуратен и не оставлять следов.

— Чехов говорил о ружье, которое должно выстрелить в третьем акте, — вещал Кит, подбегая к доске и тут же отскакивая от нее. — Все помнят о ружье, которое висит на стене, но забывают о трости, которую герой берет с собой, когда выходит из дому.

(Отца тогда пригласили прочесть лекцию студентам, а в садике у Маги был карантин, и отец взял ее с собой. Ей тогда было лет пять или шесть.)

— Предположим, что в одной руке у героя плащ, а в другой — трость, — продолжал Кит. — Предположим, он встречает знакомого и приподнимает шляпу. Окей, но как он это делает, если обе руки заняты? — Отец делал паузу, и маленькая Мага, сидевшая в углу, ждала, пока смех докатится откуда-то с задних рядов, как невысокая, ровная волна.

— Итак, помним о заряженном ружье, но и о палке не забываем. Мелочи, детали — не расслабляемся, держим их в голове, иначе…

— Так значит, фильм — это преступление? — это спросил студент с красивой бородкой.

— Разумеется, фильм — преступление! Ты забрал у зрителя полтора часа его жизни. Если ты облажаешься, тебе этого не простят.

Ее отец женился на матери лишь к сорока годам, и, когда он приходил за Магой в садик, а позже в школу, его принимали за молодого дедушку.