Поезд пишет пароходу

Полицейские продвигались вперед черной гроздью, словно сцепленные чем-то невидимым, и мне ничего не оставалось, кроме как сделать беззаботный вид и идти прямо на них. В городе было напряженно, ожидались теракты, и наряды полиции дежурили на каждом углу, а я этого не учел. Выглядел я, конечно же, подозрительно. Я два дня не мылся, на лице — щетина, а на руке — синяк от капельницы, обведенный черной рамкой грязи, налипшей на остатках больничной клейкой ленты. Стоило полицейским попросить меня снять куртку… Да что там — им достаточно всего лишь увидеть мои зрачки, чтобы понять, что я их клиент. Пусть я и не террорист, но если они проверят данные и выяснят, при каких обстоятельствах я попал в больницу, то передадут меня соседнему отделу. Я шел, глядя себе под ноги, чтобы выражение пешей скуки на моем лице было более убедительным.

«Золотой чемпион», который я наметил себе целью, был уже недалеко. Я решил идти туда, потому что смутно помнил, что видел там не то павильоны, не то беседки, которые сошли бы мне сейчас для ночевки. Я приблизился к спуску в долину, где был расположен пансионат.

Вниз вел серпантин, огибавший террасы, на которых росли старые оливы. Наконец я ступил на дорожку пансионатского парка. Я не помнил, в какой его части располагались павильоны и сарайчики, которые когда-то здесь приметил. Пришлось просто идти наугад. Я шел быстро, ведь здесь уже можно было встретить охранника.

— Молодой человек! — Я замер, но сразу успокоился. Голос пожилой женщины, которая обращалась ко мне на русском, не нес никакой угрозы: наоборот — домашний, немного беспомощный, он был противоположным полюсом всего, чего я сейчас опасался. Я поднял глаза. Балкон, на котором стояла женщина, утопал в зелени, скрывшей всю остальную постройку, — похоже, это был банкетный зал — его я не заметил за зарослями. Теперь я увидел и железную лесенку, ведущую, видимо, на ресторанную кухню. Женщина с сигареткой стояла на первой площадке. Ее прическа напоминала свежестриженный газон, на который пролили оранжевую краску. Одета она была нарядно: в черную атласную рубаху с китайской вышивкой на необъятном бюсте. Я стоял, не зная, что ответить, но, похоже, она и не ждала ответа. — Молодой человек, миленький, помогите нам. Тут буквально пара минут. Нам сюда, видите, ящик подвезли, а мне самой не дотащить.

Убегать не стоило. Я поднял ящик и понес по лесенке, стараясь двигаться так, чтобы куртка не распахивалась и скрывала замызганную футболку. Потом мы долго шли по узкому коридору. На спине у нее было вышито огромное павлинье перо, которое смотрело на меня как круглый глаз: недоуменно и недоверчиво, словно зная обо мне все. Но вот мы оказались в служебной проходной комнатке. В приоткрытую дверь виднелся банкетный зал, где, похоже, начинался праздник. За столиком, заваленным обрезками стеблей и целлофана и заставленным салатницами, сидела еще одна дама. У нее была такая же короткая стрижка, как и у первой, но похожая уже не на окрашенный, а на выжженный газон. Она плакала. Я поставил ящик и пошел было к двери, но Рыжий газон кивнула мне на пустой стул. Мне некуда было спешить, к тому же, в глубине души я считал, что человек, отделенный от всех, к кому он мог бы вернуться, заслуживает чудесного шанса, как минимум одного. Не стоит отбегать от двери, которая приоткрылась навстречу. Я сел. Рыжая тоже подсела к столику боком, вздохнув, пододвинула к себе большое керамическое блюдо с фруктовым салатом и принялась есть, рассеянно подцепляя кусочки вилкой и покачивая ногой в бархатной туфельке.

— Я выкладываюсь! — вдруг произнесла Выжженный Газон голосом, гундосым от слез. — Я выкладываюсь, а они говорят, что я выделываюсь!

— Ну что вы, Миррочка! Кто же мог такое сказать! Мы же все видим, как вы жертвуете, и очень ценим, — сказала рыжая, печально разглядывая кусочек яблока на кончике вилки.

— Леночка, разве мне это надо? Только мне? Вот скажите, разве никто не знал, что реплики не написаны? Я ведь не напрашивалась, они сами просили. Почему я должна за всеми бегать? А шторы? А эти ящики? Почему я должна обо всем сама?

— Вы совершенно правы, Миррочка, — утешала Рыжий Газон. — В следующий раз не будем собирать деньги и заказывать. Сами все сделаем. Вы ведь такой хороший человек, все мы с удовольствием. Хотите… — Она отодвинула салат и вдруг просияла: — Хотите, я для вас селедку приготовлю?

— А реплики? — плакала Выжженный газон. — Что теперь с репликами будет? Мы же вдвоем должны были вести лотерею, я и он. Вот же, я выучила. — Она достала из сумочки смятый лист. — Я вот тут говорю: «А знаете ли вы, что в переводе с итальянского слово "лото" означает "судьба"?» А он отвечает: «Известно, что итальянцы немного суеверны, и потому…» — Она махнула рукой и опять заплакала. — Я что, сама буду себя спрашивать и сама отвечать? Как дура?

— Миррочка, а давайте так сделаем. Вы будете говорить, а молодой человек, вот, станет просто вынимать шарики с номерами, — сказала рыжая. — Это даже интересно получится. Так и скажем, что он здесь случайно. Он как бы — судьба.