Поезд пишет пароходу

Всю вчерашнюю ночь я не могла заснуть. Вначале собиралась пойти на юбилей, на который была приглашена по чистой случайности. Это был почти междусобойчик, «русская фракция» — как называют их здесь, но я стараюсь ходить на такие праздники; это для меня что-то вроде упражнений. Я оделась и накрасилась, но вдруг почувствовала, что не могу заставить себя выйти. Тогда я уселась в кресло и просидела там весь вечер. Заснуть все равно не получилось бы: музыка и вопли ведущей, проводившей какую-то лотерею, сотрясали наш корпус. Я уселась было писать Голди о проблемах звукоизоляции в здании, но пол и стены дрожали, и я почувствовала себя ковбоем, который пытается усидеть на норовистом бычке — пришлось отложить ручку. Шум и тишина — с ними все не так просто, как кажется. Многие из моих соседей по «Чемпиону» пришли жить сюда как раз для того, чтобы слышать чье-то покашливание за стенкой и голоса в коридоре.

— Заходите, Стелла! — Сарит что-то пишет, склонившись над журналом. — Так-так, какое у нас сегодня число? — Ее ручка на миг замирает над листом.

— Второе февраля две тысячи десятого года, вторник. Впрочем, дата прямо перед вами, на экране.

Сарит поднимает на меня глаза и улыбается. Она признает, что я распознала ее уловку. Сарит спрашивает дату, чтобы проверить, в уме ли ее очередной престарелый пациент. Лично мне кажется, что это довольно зыбкий критерий вменяемости, ну да ладно, ее дело.

Теперь она отмечает что-то в компьютере, а я рассматриваю россыпь мелких сувениров на ближней полке. Почему-то они напоминают мне сельское кладбище, увиденное когда-то в Румынии. В тех подновленных к весне могилках было что-то игрушечное. Иногда мне хочется спросить Сарит, зачем ей маятник без часов, который раскачивается в стеклянном цилиндре, словно донорское сердце, готовое к пересадке, или штопор в виде грека, танцующего сиртаки, но я стараюсь просто скользить по ним взглядом, ни на чем не останавливаясь.

— Ну и как у вас дела? — улыбается она, пересаживаясь в кресло.

Мне совершенно не о чем говорить с Сарит. Все, что мне от нее нужно, это снотворное. Вот уже месяц прошел, как я пью голубые шарики, а толку от них никакого.

— Мне нужно другое снотворное, посильнее, — говорю я.

— Неужели «Сонсон» совсем не помогает?

— Помогает, но недостаточно. Я долго ворочаюсь.

— Вы просто медленно засыпаете, но вы можете вставать чуть попозже.

Я начинаю злиться. Ночь — это единственное, что у меня есть. Время свободы, когда мои суставы не скрючены, и у меня ничего не болит. Время бесценного телесного благополучия. Мне жаль каждой секунды, что отбирает у меня бессонница.

— А сны вы видите?

Разумеется, вижу, но разговоры о снах навевают на меня скуку. Не могу поверить, что господа Фрейд и Юнг все еще в моде. Возможно, еще пара лет — и все эти теории об архетипах и компенсациях будут отменены и в конце концов попадут за стекло музейных витрин. Обветшалые экспонаты — они будут выглядеть так же наивно, как перстни с серебряным когтем для кровопускания, в которое так истово верили средневековые врачи. К счастью, Сарит сразу переходит к делу:

— Поменять «Сонсон»? Но ведь еще и месяца не прошло, Стелла. Ваш организм должен привыкнуть. Видите ли, я против наращивания оборотов. Думаю, разумней будет подождать.

Я не хочу ждать, но просить Сарит бесполезно. Она уже приняла решение, а значит, мне предстоят бессонные метания по нагретой постели. Я с удовольствием засела бы сейчас за отчет для Голди и написала бы целую главу о произволе здешних психологов, об их косности и бюрократизме, но я не сумасшедшая. Бессмысленно жаловаться в отчете на Сарит. В таких местах, как «Чемпион», психологи — как рыбки в аквариуме: неизменны и безлики: исчезнет одна — тут же появится другая.

Но на этот раз я подготовилась к беседе и продумала, что делать, если она откажется поменять таблетки. Здесь, в пансионате, многие читают вкладыши, как утренние газеты, и я не исключение. Я внимательно прочла инструкцию к «Сонсону» — все, что касается побочных явлений. Там написано, что в отдельных случаях препарат может вызвать галлюцинации. Теперь у меня есть козырь.

— Я бы подождала, Сарит, — говорю я со всей учтивостью, на которую способна, — но знаете, этот «Сонсон» как-то странно действует. У меня от него, кажется, в глазах рябит.

Я нарочно даю неточные определения, чтобы ее не насторожил язык медицинских терминов.

— Сегодня утром, — продолжаю я, — открываю глаза, а все окно словно в червячках. (По моим расчетам, Сарит должна сделать стойку на слово «червячки», ведь они — классика галлюцинаций. Но она, кажется, не впечатлена. Придется пускать в ход тяжелую артиллерию.) — К тому же я стала очень раздражительна из-за того, что не высыпаюсь. Посетители меня утомляют.

— Какие еще посетители, Стелла? (Ну наконец-то она забеспокоилась.)

— Разные люди. Вчера вот, например, зашел незнакомый юноша.

— А как он выглядел?