Поездка к Солнцу

— Моя болезнь старая, товарищ Нимаев, ещё с войны. — Вера Андреевна высвободила голые руки из-под одеяла, и Андрейка сразу увидел на них шрамы. — Я на фронте санитаркой была, товарищ Нимаев. Мне всего восемнадцать лет было тогда. Вы ведь тоже воевали?

Отец кивнул.

— А на каком фронте?

— На Втором Украинском.

— Я тоже на Втором Украинском.

Отец заулыбался:

— Ишь ты! Значит, вместе мы с тобой были.

Андрейка глядел на учительницу во все глаза. Про отца Андрейка кое-что знал, но вот о Вере Андреевне, выходит, он ничего не знал.

— И так неудачно всё у меня получилось, товарищ Нимаев! Почти всю войну я прошла, сто тридцать семь раненых вынесла с поля боя и ни разу ни одним осколочком меня не задело, — рассказывала Вера Андреевна, а Андрейка в это время, кажется, даже дышать перестал. — И вот — верите? — Первое мая настаёт, сорок пятый год, победа — вот уж она! Ночью бой был. Немцы ведь знаете как сопротивлялись в эти дни. И я делала своё дело, как всегда. Вдруг слышу стоны. Подползаю в темноте, вижу — наш офицер молоденький ранен. Не русский. То ли казах, то ли узбек. «Спаси, говорит, сестрица, кровь из меня, наверное, вся вытекла». Я на нём гимнастёрку разрезала, а у него и вправду сквозное ранение в грудь. И всё от крови набухло, и даже земля под ним сырая от крови. Ну, перевязала я его, уложила на плащ-палатку и потянула в санбат. А он тяжёлый, сознание теряет, ногами помогать не может. Придёт в себя — скажет только: «Живой останусь — век не забуду».

Это все раненые так говорили. А потом я не видела ни одного из них. Да и этого я запомнила потому, что тут же и меня ранило. Вытащила я его на полянку, и тут мина разорвалась, нас накрыло осколками…

Дверь вдруг чуть приоткрылась, и Андрейка увидел Нянькину морду.

— Н-но! — сказал Андрейка.

— Пусть войдёт, — попросила Вера Андреевна. — Это твоя собака?

— Моя.

— Нянька?

— Да. — Андрейка расплылся в счастливой улыбке: Вера Андреевна помнила имя собаки, хотя Андрейка только один раз назвал его учительнице.

Нянька остановилась около Андрейки.

— Иди сюда. Нянька! — позвала Вера Андреевна и протянула руку, будто перевязанную у плеча толстой верёвкой — шрамом.

Нянька посмотрела на Андрейку.

— Иди, иди! — разрешил Андрейка.

Нянька подошла к кровати и положила морду на одеяло. Вера Андреевна погладила собаку по густой рыжей шерсти.

— Что это с нашей Нянькой? — удивился Арсен Нимаев. — Она вроде и видит тебя впервые!

— Собаки верят мне, товарищ Нимаев. На фронте у меня были собаки. Какие собаки были! Помогали раненых вытаскивать. Двух убило. Как друзей оплакивала их… — Вера Андреевна вздохнула. Видно, тяжело ей было вспоминать.

И всё же Андрейка еле сдержался, чтобы не спросить: ну, а дальше-то что? Нянька не вовремя зашла и прервала рассказ Веры Андреевны. Но тут помог отец.

— Что же с тобой потом было? — спросил он.

— А было вот что. Я потеряла сознание. Пришла в себя на рассвете… Открыла глаза и вижу цветы. Красные цветы. Они медленно-медленно поворачивают головки и открывают лепестки. Я даже и цветов этих не знала. Кажется, то были тюльпаны. Их было так много — целая поляна в парке! И я увидела, что они тянутся к солнцу и распускаются на моих глазах. Но тут я вспомнила раненого офицера. Где же он? Шевельнуться я не могла. Стала звать на помощь. Меня подобрал немец-садовник. Он и его жена, спасибо им, оказали мне первую помощь. А от них я попала к своим, в медсанбат…

— А куда офицер пропал? — спросил Арсен Нимаев.

— Не знаю. Плащ-палатку садовник нашёл, а мой офицер-узбек исчез, как сквозь землю провалился. Я думаю, он вместе со мной был ещё раз ранен. А потом, наверное, умер.

— К-ха… — кашлянул отец. — Может, ты знаешь, как звали офицера?

— Нет, товарищ Нимаев. Не знаю. Я, правда, спросила его имя. Он назвал его. Имя-то не русское, вот я и забыла. Он ещё пошутил: «По-русски, говорит, это будет Лев».

— Лев! — закричал отец таким страшным голосом, что Андрейка испугался. — Он сказал тебе, что его зовут Арсалан? Скажи мне скорей! — повторил отец. — Он сказал, что его имя Арсалан?

— Кажется, так… — Вера Андреевна тоже, как и Андрейка, испуганно смотрела на Арсена Нимаева.

— Арсалан не узбек. Арсалан бурят, — хрипло сказал отец. — «Арсалан» по-бурятски значит «лев»! Так меня звали в детстве. Потом меня стали звать Арсеном.

Вера Андреевна приподнялась на кровати. Лицо её стало таким белым, что Андрейка и совсем перепугался. Он ещё не всё понял, но на его глазах происходило такое, что, конечно, понять очень трудно. И всё же Андрейкино сердце бешено колотилось.

— Так это были вы, товарищ Нимаев?! — прошептала Вера Андреевна одними губами.

— Это был я. — Отец вдруг шагнул к кровати, схватил руку учительницы и, понуря голову, с трудом выговаривал слова: — Ты прости меня… Я думал, тебя убили… Я полз, полз… Не помню, как выполз на дорогу. Меня подобрала машина. Генерал ехал… Большой генерал взял в машину. А я ничего не помнил… Я думал, тебя убили, — сказал опять отец.