Поездка в Новгород-Северский

Оставшись один, Матвей Кузьмич некоторое время сидел на диване, отрешенный от всего. Затем, шатаясь, подошел к окну. Смотрел сверху на темный залив, на огни кораблей, набережной, смотрел на темное глубокое небо, а потом стал доказывать неизвестно кому:

— Мы пылинки, — важно изрек он. — Мы пы-лин-ки во Вселенной. Я теперь знаю. Все чепуха. Мысли… — начал было он перечислять, что именно чепуха, и затормозился: — Мысли. Откуда они берутся?.. А-а, — обрадованно зашумел он, помахав поднятым вверх пальцем, — это волны! Люди где-то сидят, а мы их по телевизору видим. Во-олны, брат.

Он быстро стал раздеваться, запутался в штанине и плюхнулся на диван. И удивился:

— А кто эти волны-мысли излучает? — Но, немного подумав, махнул рукой: — Телевизор все.

Добрался до кровати и уснул…

Долго ли, коротко ли спал, но вдруг быстро открыл глаза, потому что во сне он летел в какую-то темную бездну, и ощущение было такое, что если он сейчас мгновенно не проснется, то не проснется никогда. Сразу даже он не понял, где находится и не спит ли еще. Учащенно пульсировало сердце.

Свет фонарей или лунный свет призрачно освещал комнату. Он отрешенно смотрел в потолок и слушал, не напрягаясь, как кто-то ходит по коридору, ругается с дежурной. То замолчит, то опять начинает, и все возле его дверей, через весь коридор шумит, доказывает что-то.

И тут он вспомнил все. И так стало противно за себя, как никогда еще во всей жизни…

Злой, он тяжело поднялся и, не зная еще, то ли только чтобы посмотреть, то ли как-то угомонить этого полуночника, натянул тренировочный костюм, открыл дверь. Тот был тут как тут.

— А-а, мил человек, — улыбнулся он Матвею Кузьмичу, — выходи на свет божий.

Матвей Кузьмич молча смотрел на него. Тот был невысокого роста, с большой головой, уже в залысинах, и круглыми глазами. Незнакомец кивнул пальцем, подзывая Матвея Кузьмича, но тут же сам подкатился к нему:

— Так моя бабка, повитуха, говорила, принимая младенцев, — отрывисто, по-заговорщицки сказал он, как давнему знакомому. — Я сосед ваш, — опять быстро проговорил он, заглядывая к нему в глаза, — можно я с вами перекурю и — спать.

Заторможенный после тяжкого сна, Матвей Кузьмич кисло смотрел на него.

— У вас никого в номере нет? — осторожно спросил незнакомец.

— Нет, — хрипло ответил Матвей Кузьмич, удивляясь своему голосу.

— Так разрешите на минутку, — просился незнакомец, уже между тем протискиваясь в дверь мимо него.

— Я не курю, — наконец сказал Матвей Кузьмич, все еще оставаясь на пороге.

— Я тоже, — весело улыбнулся незнакомец и сел на диван.

Матвей Кузьмич все же не решился сразу турнуть этого пришельца, закрыл дверь и сел на кровать. Одна штанина его тренировочного костюма задралась чуть ли не выше колена, но он этого не чувствовал.

— Какие злые стали люди, — удивленно сказал непрошеный гость, словно лет пятьдесят не был на земле. — Ой, какие злые… — и покачал головой, залысины его заходили в стороны, как два блестящих маятника.

Матвей Кузьмич потер затылок, провел рукой по лицу.

— Что, тяжело? — с участием спросил незнакомец.

— Тяжело-о, — вздохнул Матвей Кузьмич и уставился невидящим взглядом в окно.

— Вы, наверно, лишнего хватили… Но кажется мне, что-то и другое у вас. На сердце, должно быть, тяжело.

Матвей Кузьмич промолчал, все так же отрешенно глядя в окно.

— Я не советчик, — сказал незнакомец, — я живу там, где такая глушь, что шагнешь за порог и человека кричи — не докричишься, зови — не дозовешься, много не знаю. Одно скажу: горю горем не поможешь. Нередко смешано все, да… перемешано, и во лжи есть правда, и в правде ложь… А когда что-то от грязи чистишь, отделяешь, нельзя не запачкаться.

— Что? — очнувшись, спросил Матвей Кузьмич.

— Я говорю, — повысил тот голос, — душа б чиста была… говорю, когда за правду борешься, ты — праведник.

— О чем это вы мне толкуете?! — с раздражением произнес Матвей Кузьмич, потирая тяжелый затылок.

Незнакомец некоторое время молча и удивленно смотрел на него своими круглыми темными глазами, затем тихо, с сожалением произнес:

— Как же ты спасешься, человек?

— А ты спасешься?! — врубил ему Матвей Кузьмич. — Сидишь где-то, как бирюк… запачкаться, не запачкаться… — И он встал, давая этим понять, что разговор кончен. Однако сразу же сел, почувствовав, как его закружило от слабости. Незнакомец вздохнул, глядя на него.

— Думай, человек, думай, — сказал он и медленно вышел.